Tom Harrell - борьба и музыка Тома Харрелла

Трубач Том Харрелл в минувшем, 1998 г. был признан в США "Трубачом года", но, когда видишь его воочию перед началом выступления, - верится в это с трудом. В первую мартовскую неделю нынешнего годаспециально собранную для такого случая группу Харрелла принимал легендарный нью-йоркский клуб "Village Vanguard" - глухой подвал на 120 мест, крашеный темно-зеленой масляной краской.

Пока не зазвучала музыка, Харрелл неподвижно стоял перед ансамблем - седой, чрезвычайно странно выглядящий, в глухом длинном кожаном пиджаке. Он стоял, низко опустив голову и вытянув по швам руки, в одной из которых судорожно была зажата труба. Ансамбль заиграл вступление: барабанщик Леон Паркер (тот самый, что обучался игре на барабанах на улицах Нью-Йорка и потому играет без хай-хэта, педальной тарелки, - так ему удобнее), братья Дэвисы - пианист Ксавье и басист Кенни, гитарист Фредди Брайант. Седоглавый Харрелл пришел в движение, и тогда стало понятно, почему он был так зажат до этого: он сдерживал тремор, непроизвольные мышечные движения, которые, едва он поднял трубу, стали сотрясать все его длинное тело. Однако все это продолжалось только до тех пор, пока мундштук трубы не коснулся его искалеченных игрой губ. В это мгновение он замер, руки прекратили ходить ходуном, щеки надулись, и труба запела такую чистую и мощную песню, как будто в один инструмент одновременно дули могучий Клиффорд Браун и нежный Чет Бейкер.

Труба пела, и седой странный тип в глухой черной коже преображался - страсть, сила и поразительная искушенность его игры словно принадлежали другому человеку. Однако, проведя тему и сыграв два квадрата соло, Том отнял мундштук от губ, и руки его задергались снова, пока он не опустил их, не нагнул голову и не замер как изваяние, слушая соло Ксавье Дэвиса. Так прошло полтора часа, в течение которых Харрелл не сделал ни шага: он то стоял, как статуя Командора, борясь с тремором, то, не открывая глаз, играл фантастические по красоте и яркости соло. Он сыграл все десять собственных композиций со своего последнего альбома "Art Of Rhythm" (RCA, 1998), полностью переаранжированных им самим для концертного ансамбля (напомню, на альбоме играли гитаристы Ромеро Лубамбо и Майк Стерн, пианист Данило Перес, тенористы Дэвид Санчес и Дьюи Редмен - в общем, звездный состав). В музыке этого альбома - впрочем, как и в других своих записях - Том не скрывает интереса к бразильской и афро-кубинской составляющим современного джаза; в концертном варианте это тоже очень заметно. Музыка Харрелла, пожалуй, стала сложнее со времен его первого коммерчески успешного сольника - "Sail Away" ("Contemporary", 1989), записанного вскоре после выхода трубача из состава квинтета Фила Вудса, но мощь Тома как инструменталиста и талант аранжировщика от этого не пострадали.

Сам Том считает, что ему 51 год, хотя он родился 16 июня 1946 года. Он родом из Иллинойса, но вырос в северной Калифорнии, в огромной конурбации на берегах залива Сан-Франциско, которую в Америке называют просто - Бэй Эриа, то есть "Район Залива". Он закончил Стэнфордский университет и уже в двадцатилетнем возрасте играл с такими музыкантами, как Арт Блейки, а получив диплом - ездил на гастроли с биг-бэндами Стэна Кентона и Вуди Хермана. С 1973 года он почти на пять лет стал членом ансамбля пианиста Хораса Силвера. Это сотрудничество окончилось только тогда, когда Том переехал в 1978 г. в Нью-Йорк. Там он работал с басистом Чарли Хэйденом, с альт-саксофонистом Ли Коницем, много лет - с Филом Вудсом, записал блистательный альбом "Trumpet Legacy" с другими трубачами - Лью Солоффом, Николасом Пейтоном и Эдди Хендерсоном... И все эти годы, с самой своей молодости, Том Харрелл боролся с шизофренией.

Боролся сознательно и, в общем, успешно - иначе бы никто никогда не услышал о трубаче Томе Харрелле. Эта борьба изуродовала его тело, но не сломила его дух. Ему сложно жить нормальной жизнью, сложно общаться с людьми, но он мужественно преодолевает себя.

После концерта он неподвижно стоит в узеньком коридорчике позади барной стойки Вангарда, осторожно пожимая руки друзей мягкой, вздрагивающей рукой, и тонким, едва пробивающимся голосом отвечает на вопросы. "Ансамбль хорошо звучит? Спасибо... Они действительно прекрасные музыканты. Я так многому учусь у них...Они заставляют меня учиться и развиваться. Вообще самое главное, чего я ищу в тех, с кем играю, - индивидуальность. У этих ребят она точно есть. Я вот записался с саксофонистом Тимом Армакостом. Его никто пока не знает, он в Нью-Йорке только два года, но он - индивидуальность. Он очень необычный: жил в Японии, в Европе, открыт всему, и, как и мне, ему нравится смешивать разные музыкальные культуры. Сейчас в джазе много свободы, это позволяет экспериментировать с элементами разных культур. Ведь джаз всегда был музыкой мира, посмотрите на его историю: там есть влияния европейской классики, африканской музыки, Ближнего Востока. Совершенно естественно, что джаз продолжает впитывать самые разные влияния... Чем больше узнаешь о мировой музыке, тем больше можешь обогатить свою собственную музыку. Вот, к примеру, "Sketches Of Spain" Майлса Дэвиса и Гила Эванса. Это, безусловно, джазовая работа, там все время чувствуется блюзовое чувство, но - какое огромное уважение к испанской музыке там слышно! - Том переводит дыхание. - Музыка вообще объединяет. Это как плач. Мы ведь все отчасти дети, в нас есть взрослое "я" и детское "я". В каждом из нас - несколько личностей. Ребенку внутри нас иногда плохо, и он плачет, а музыка - средство выражения этого нашего "я", это - искусство, построенное на плаче".

Как бы там ни было, но то "я" Тома Харрелла, которому он дает слово в своей музыке, совсем не болезненное. Жизнь этого незаурядного музыканта - одна сплошная каждодневная борьба, но многолетние сражения с болезнью не сделали его музыку больной. Наоборот, его звуковой мир полон ярких и чистых образов, временами почти черно-белых по своей эмоциональной гамме. В его блестящих записях это трудно ощутить в полной мере: не видно, как трясутся руки Харрелла, прежде чем мундштук трубы коснется его губ и родится музыка, заставив музыканта забыть о недуге, да, возможно, и обо всем окружающем мире.

Кирилл МОШКОВ

1999