Армен Уснунц

Отсутствие информации о музыканте в широкой печати еще не означает его от­сутствие или его несостоятельность. Ар­мянский саксофонист Армен Уснунц яр­кий тому пример. Великолепный музы­кант, талантливый педагог, одинаково хорошо исполняющий классическую музыку, фолк, фьюжн и традиционный джаз, являющийся на сегодняшний день одним из двух-трех армянских музыкан­тов мирового класса, без сомнения лучший джазовый саксофонист Армении, (а скорее всего, и всего Закавказья) был в ряду первых студентов ереванской кон­серватории по классу саксофона.

Хорошо известно, что вплоть до 80-х годов, саксофон счи­тался инструментом гнилой буржуазии. И все саксофонис­ты были практически неле­гальными. Сам инструмент не был запрещен, но обучение игре на саксофоне, мягко вы­ражаясь, не приветствовалось. В ереванской консерватории не было класса саксофона и даже саксофонисты профес­сиональных оркестров чис­лились кларнетистами. И лишь в 1981 году в музыкаль­ной школе был открыт класс саксофона. Армен стал пер­вым учеником этого класса. Вообще-то свое музыкаль­ное образование он начинал с фортепиано. Как было при­нято практически в любой интеллигентной советской семье, родители отдали Арме­на в музыкальную школу по классу фортепиано. Музыку он любил. Мог часами слу­шать пластинки, но вот серь­езно заниматься музыкой бы­ло для мальчика смерти по­добно. И все ждали, когда он с грехом пополам закончит школу и пойдет учиться на экономиста (по стопам отца). Но вот однажды друзья, кото­рые играли в детском духо­вом оркестре, пригласили его на свою репетицию. Ему по­нравилось, и друзья предло­жили ему вступить в оркестр — "Ноты ты знаешь и тебе бу­дет легко переучиться на ка­кой-нибудь духовой инстру­мент". Поддавшись на уговоры, Армен подошел однажды к руководителю. "На чем ты хочешь играть", — спросил тот. Армен честно ответил, что ему все равно, лишь бы не расставаться с друзьями. Но поскольку все его друзья иг­рали на саксофонах, так как он считался наиболее пре­стижным инструментом сре­ди мальчиков, то Армен вы­брал именно его. Дирижер со­гласился и распорядился принести инструмент. Ребята притащили какой-то старый инструмент, новичок издал на нем парочку звуков. Ему понравилось и он взял инст­румент домой, чтобы трени­роваться. Дома, несмотря на скепсис родителей, 13-лет­ний Армен Уснунц понял, что он отныне будет играть на саксофоне.

Кто был твоим первым учителем и как проходили занятия?

Первые уроки мне дал Эду­ард Бахченян. Он сумел сразу меня заинтересовать этим ин­струментом и привил боль­шую любовь к саксофону. И под его руководством я начал заниматься, работать над со­бой и как следствие — побеж­дать на школьных конкурсах, получать призы. Через пару лет мой педагог собрал ан­самбль саксофонистов, что-то вроде очень модного тогда ан­самбля "Super Sax". У нас был квинтет саксофонистов плюс ритм-группа. На первом же выступлении, а это был конкурс молодых исполнителей, нас ждал потрясающий успех, мы произвели фурор! Кстати, там же я познакомился со сво­им будущим партнером по группе "Time Report" Хачату­ром Саакяном. В тот же пери­од, опять-таки, благодаря Эду­арду Бахченяну я впервые со­прикоснулся с настоящей джа­зовой музыкой. Если до этого я слушал тяжелый рок и Стиви Уандера, то с того момента для меня настала эпоха джаза. Я хорошо помню, как буквально в те же дни отец принес домой пластинку, выпущенную фир­мой "Мелодия" — "Дюк Эл­лингтон встречается с Коулме­ном Хокинсом". Это было очень далеко от того, что я привык слушать, но я прослу­шал ее от начала до конца, ме­ня эта музыка захватила пол­ностью и я слушал ее снова и снова. Потом я ее слушал еще много раз. Начинал я с музыки Коулмена Хокинса, Джонни Ходжеса, Лестера Янга.

А как ты стал профессио­нальным музыкантом?


Когда в ереванской консер­ватории открылся класс сак­софона, я поступил туда. То есть, стал первым официально разрешенным саксофонис­том в Армении. Мы учились играть на саксофоне и называ­лись саксофонистами, а не кларнетистами, которые уме­ют играть на саксофоне, как было до этого. То, что я был первым, доставляло мне массу лишних трудностей. Я сильно мучился из-за того, что мои пе­дагоги были кларнетистами (тогда не было еще професси­ональных кадров) и не могли дать правильных практичес­ких советов. Очень многое приходилось понимать и на­ходить самому. Это было вре­мя сплошного поиска. Книг не было, нот тоже. И в этой ситуа­ции мне очень помог случай. Мы отдыхали с семьей в ма­леньком курортном городке в горах Армении, и я там целы­ми днями играл на саксофоне. Весь городишко буквально плакал от меня. И вдруг кто-то сообщил, что здесь рядом от­дыхает известный советский саксофонист Георгий Гаранян. Я отправился к нему в гости, нахально сыграл несколько подобранных на слух компо­зиций и спросил его мнения. Он, конечно, же, разнес в пух и прах мое исполнение, но бук­вально за полчаса надавал мне столько ценных советов, что я смог ими пользоваться очень долго. Это касалось техники звукоизвлечения, методики, разминки. Одним словом, он обозначил для меня огромный фронт работы, а вернувшись затем к себе в Москву, выслал мне школу игры на саксофоне, ноты, книги по джазу и тд.

Тог­да же, в консерватории вместе с пианистом Хачатуром Саа­кяном мы собрали квартет и играли малым составом ком­позиции Чика Кориа, Чарли Паркера, Дейва Брубека, стан­дарты. Нам было по 17-18 лет, мы были полны энтузиазма и музицировали целыми днями, выступали перед студентами. Арендовали маленькие залы и организовывали концерты для любителей джаза. Должен сказать, что зал на этих кон­цертах всегда был полон. Мы очень хотели играть джаз и мы его играли, качество для нас тогда не имело большого зна­чения. Потом меня призвали в армию, где я играл в оркестре почетного караула Кремля. Надо заметить, что оркестр был очень хороший, состоя­щий из великолепных музы­кантов. А потом меня перевели в оркестр МВД. Этот оркестр был еще лучше, мы там испол­няли не только марши и гим­ны, но и концертные произве­дения -симфонии для духовых инструментов, классические произведения.Я играл партию второго альт-саксофона. С этим оркестром я выступал во многих престижных залах страны.

А джаз на эти два года ты совсем забросил? Я не ду­маю, что в оркестре МВД ты мог играть Паркера или Колтрейна.


Ты знаешь, мне и здесь по­везло. Дело в том, что к этому времени из Еревана в Москву переехал старый и очень опытный саксофонист, один из первых джазменов Арме­нии Александр Захарян. Я знал его по Еревану и старался об­щаться с ним как можно боль­ше. Каждый раз, когда у меня была возможность, я ездил к нему домой. Он давал мне за­писи, ноты, школы игры, кото­рые к тому времени уже по­явились, практические кон­сультации. Одним словом, он помог мне не только не забыть то, что я уже умел, но и обога­тил мои знания. Можно ска­зать, что моя военная служба сыграла положительную роль. Вернувшись из армии, я чувст­вовал себя гораздо крепче и сильнее, чем до нее.

И тут на тебя посыпались выгодные предложения из джаз-коллективов?


Да не очень-то. Я вернулся в свой состав. Но ребята из мо­ей первой группы устроились аккомпанировать одному фолк-певцу, очень популяр­ному, но не имеющему ника­кого отношения не только к джазу, но и даже поп-музыке. Это был период зарабатыва­ния денег и игры ради того, чтобы играть. Мы участвова­ли в записях, аккомпанирова­ли разным певцам, вне зави­симости от их жанровой при­надлежности.

Ну, а когда же ты, собст­венно, стал играть настоя­щий джаз?



В 1988 году меня пригласи­ли в лучший по тем временам джаз-оркестр СССР п/у Кон­стантина Орбеляна. Я поиг­рал там около года. И хотя у меня уже был опыт оркестро­вой работы (у нас в консерва­тории был биг-бэнд), конеч­но, же, этот опыт тоже мне много дал. Ну, а потом сбылась моя мечта — я попал в коллек­тив пианиста Арташеса Карталяна. Это была моя старая и самая заветная мечта — поиг­рать в этом составе. Дело в том, что это трио было одним из самых сильных в Ереване и они давно хотели взять себе саксофониста. Просто они задали, чтобы кто-то из моло­дых музыкантов, так сказать, созрел бы, дорос до их уровня. И, вот, мне посчастливилось — они меня заметили, пригла­сили и я стал полноправным участником квартета.

Арта­шес Карталян старался (кста­ти, первый на армянской джа­зовой сцене) играть джаз с восточными ритмами и мело­диями. Это было то, что сей­час называют "этно-джаз". И я ему очень благодарен за то, что он привил мне вкус к тако­го рода музыке. Мы очень много тогда играли, выступа­ли, делали записи для очеред­ного диска, но тут наступили трудные для бывших респуб­лик СССР времена, и почти все члены ансамбля эмигри­ровали в США Я опять остался один. В 1992 году очень изве­стный и опытный барабан­щик Армен "Чико" Тутунджян Собрал относительно моло­дых музыкантов и создал группу "Chico & Friends". Этот ансамбль сильно отличался от квартета Карталяна. Чико предпочитал играть только стандарты в их классическом виде. И тут я почувствовал, что мне не хватало "слов", чтобы выражать свои эмоции и мыс­ли на этом "языке". Пришлось вновь вернуться к Паркеру, Янгу и доучиваться.

Года 3-4 назад вы с Хача­туром Саакяном основали группу и играете опять-таки этно-джаз. Это что, ста­ринная мечта — играть та­кой джаз?


Еще когда я играл с "Chico & Friends", я познакомился с ба­систом Варданом Аракеляном и мы часто говорили, что хо­рошо бы иметь собственный коллектив и играть, наконец- то, музыку, которую сам хо­чешь. И вот мы организовали свой коллектив, к нам присое­динился вибрафонист Тигран Пештмаджян и мы начали иг­рать в клубе "Даун Таун", един­ственном в то время месте в Ереване, где играли джаз. Иг­рали мы с большим удовольст­вием и очень смело. Иногда к нам присоединялся Саакян. И вот однажды пришел момент, когда мы поняли, что надо со­здавать свой постоянный кол­лектив. Были еще какие-то из­менения, перемещения внут­ри коллектива, и в конце-кон- цов образовался тот состав, который сегодня известен как "Time Report".

А почему из всех разно­видностей ты предпочел этно-джаз?


Я с детства любил армянско­го композитора Комитаса. Го­раздо больше, чем Моцарта или Бетховена. Очевидно, ска­зывались национальные гены, в памяти постоянно всплыва­ли истории о геноциде армян, рассказы родственников. Все это рождало во мне очень яр­кие и глубокие чувства. Мне всегда хотелось играть эту и ей подобную музыку.

А можно ли считать джа­зом ту музыку, которые вы сейчас играете?


Джаз для меня — это в пер­вую очередь импровизация. То есть, музыка, которую со­здаешь спонтанно. И это дает максимум ощущения искрен­ности. Это как встреча двух людей. Если ты готовишься к этой встрече заранее, то мо­жешь обдумать все свои слова, чтобы не допустить никаких ошибок. Если же вы встречае­тесь внезапно, то ты обычно говоришь то, что думаешь. У тебя не бывает возможности придумать что-нибудь покра­сивее, слукавить. Ты гово­ришь искренне. Так и в джазе. Например, когда я прослуши­ваю записи своих выступле­ний, я очень легко могу ска­зать, что у меня было на душе в тот момент. И вот именно эта спонтанность, эта искрен­ность мне и дорога.

Сейчас очень многие экс­периментируют с народ­ными ритмами, мелосами, инструментами. Как ты к этому относишься?


Все зависит от того, на­сколько это оправданно. На­сколько это действительно нужно с творческой точки зрения. Иногда пытаются это соединить просто ради экс­перимента или коммерческо­го эффекта, экзотики. Это мо­жет быть даже благозвучно, красиво, но не иметь ничего внутри. С моей точки зрения это недопустимо. Все должно быть предельно естественно и искренне.

Я знаю, что ты очень за­гружен. Но когда у тебя все- таки есть свободное время, что ты слушаешь?

Тут можно говорить о двоя­ком подходе. Когда я дома и просто хочу отдохнуть и по­слушать приятную музыку — это одно. Это может быть и классика и старый джаз. Сов­сем не слушаю рок-музыку и попсу. А когда я занимаюсь или хочу получить новую ин­формацию из мира музыки — то это совсем другое дело. Люблю Джона Колтрейна, Джо Хендерсона, Кенни Гар­рета, Боба Минтцера, Майкла Брейкера.

Сейчас везде очень попу­лярен smooth-jazz. Не хо­чется попробовать поиг­рать в этом стиле?


Так ведь наши два первых альбома были записаны имен­но в этом стиле. Мы начинали с этого. Это был своеобраз­ный переход от мейнстрима, который мы играли до этого, к той музыке, которую мы игра­ем сейчас. И мы время от вре­мени возвращаемся к smooth- jazz-y. Кстати, насколько я знаю, в настоящее время, одна из американских ФМ станций, специализирующаяся на smooth-jazz-e, очень активно "крутит" композицию с наше­го второго альбома.

Я знаю твою принципи­альность в вопросах музы­ки. Но давай предполо­жим, что тебе предложили много денег за то, чтобы ты сыграл музыку, которая те­бе не по душе. Сыграешь?


Скорее всего — да. Объяс­ню. Во-первых, экономичес­кое положение армянских музыкантов сейчас достаточ­но трудное и приходиться браться практически за лю­бую работу. А во-вторых, ка­кая бы это ни была плохая му­зыка, ее все равно надо играть. И я как профессионал, всегда стараюсь сыграть свою пар^ тию как можно лучше. Отка­зываться совсем я считаю не­правильным. Профессионал не должен так поступать.

В каких странах и на ка­ких сценах тебе приходи­лось играть?


В Тбилиси играли на меж­дународном джаз фестивале, где так же были Жан-Люк Понти, Билли Кобэм, Майкл Урбаняк. В Сирии, на первом Евро-арабском джаз-фестивале. В Германии на ЭКСПО- 2000. В России, Ливане, Шве­ции, несколько раз в США. Очень много гастролировали с группой "Armenian Navy Band" перкуссиониста Арто Тунчбояджяна, практически по всей Европе, даже в Турции побывали. Играли джэмы с Билли Кобэмом, Джо Сэмп­лом, Чиком Кориа. Ну, и ко­нечно, выступали на ереван­ском джаз-фестивале.

Каковы были твои ощу­щения, когда ты всю ночь напролет играл джэм с ку­миром твоей юности Чи­ком Кориа?


Это была ночь после фести­вального выступления. Мы отыграли, и вроде уже можно было отдыхать, но тут пред­ставилась возможность поиг­рать с самим Чиком в ереван­ском джаз-клубе "Поплавок" и, конечно, я не мог ее пропу­стить. Сказать, что я очень волновался — нет. Мы играли армянскую народную тему, которую я исполнял много раз и вроде все должно было быть нормально. Но Чик вдруг повел тему (абсолютно ему не знакомую) в другую сторону и нам уже пришлось подлажи­ваться под него. Но мы смогли подвести все к кульминации и закончить композицию в луч­шем виде на радость много­численной публике.

Кроме того, что ты игра­ешь в 'Time Report", ты еще являешься музыкальным руководителем и дириже­ром Государственного джаз-оркестра Армении, а также работаешь в Государ­ственном симфоническом оркестре Армении. Как и когда это тебе все удается?


Приходится. С биг-бэндом я в основном репетирую, аранжировки делает и на сце­не выступает Армен Марти­росян, художественный руко­водитель и главный дирижер бэнда. А с симфоническим оркестром я стал сотрудни­чать лет 10 назад, исполняя все саксофонные партии. За эти годы я исполнял партии в произведениях Бернстайна, Бизе, Равеля. Но, конечно, это лишь работа, а не призвание.

Ну, и последний вопрос. Как ты думаешь, что будут играть в ближайшем буду­щем? Ведь вродеуже все пе­реиграли.


Настоящие музыканты бу­дут играть настоящую музыку. Те, кому есть, что сказать, бу­дут продолжать делать это. Вне зависимости оттого, в ка­ком стиле или жанре или на каких инструментах. Самое главное, чтобы это было ис­кренне, чтобы все высказан­ное имело душу. Останется то, что когда-то выразили Пар­кер, Колтрейн, Эллингтон. Все нововведения, которые были сделаны лишь ради экс­перимента, безусловно, так экспериментами и останутся. Если человеку нечего сказать слушателям — он никогда не станет музыкантом. А форма, она может быть любой. Глав­ное — содержание.

Беседовал Армен МАНУКЯН






JAZZ-КВАДРАТ №6/2002