Гато Барбиери (настоящее имя Леандро.Х.Барбиери родился в 28 ноября 1934 года в г. Розарио, Аргентина. Играл фри-джаз, джаз-рок, латинский джаз, иногда поп-джаз. Обеспечивал музыкальное сопровождение в ряде американских фильмов. В семье Барбиери были музыканты, и Леандро учили играть сначала на кларнете, затем на альт-саксофоне. После выступлений в оркестре Лало Шифрина в 1953 году Гато Барбиери меняет альт на тенор и создаёт собственный квартет, участником которого некоторое время был Дон Черри.
На ранние работы Гато Барбиери в сильной степени повлияли Джон Колтрейн и Фарао Сандерс (Pharao Sanders) поздних 60-х. Но основным стилем Гато Барбиери всегда было сочетание фри-джаза с традиционными южно-американскими ритмами. Настоящую славу музыканту принесло его участие в фильме "Последнее танго в Париже" (1972 г.): звуковая дорожка фильма получила премию Грэмми.
В 1973 году Гато Барбиери изменил направление своего творчества. Он основал оркестр южно-американских музыкантов и записал ряд альбомов традиционного плана. В 80-е годы он играл в основном поп и фьюжн, но в 1989 году снова вернулся к южно-американской музыке. (Прим. перев.)
Мы сидели впятером за гостиным столом в холле отеля Европейский в Варшаве – итало-аргентинская чета, француз и двое поляков. Темой разговора была жизнь и творчество латино-американского (аргентинского) мастера северно-американской формы искусства – джаза; беседа же происходила в основном на английском языке. Персонажами этой живой иллюстрации универсального характера джазовой музыки были: Гато Барбиери – аргентинец, его прелестная жена Мишель – итальянка, французский фотограф Пьер Лапийовер, а также два поляка – Марек Гажтецкий и Павел Бродовский.
Важно подчеркнуть роль, которую играла Мишель, переводя ломаный английский её мужа. Украшая каждое его высказывание и комментируя его, она, собственно, была его соавтором. Что касается техники, то мы приписали её исключительно Гато.
Об этом незаурядном тенор-саксофонисте уже достаточно было рассказано, чтобы простить нам повторение истории его жизни; хотя значительную часть её он здесь рассказывает сам. Интереснее же представляется сам Барбиери, как человек. Его псевдоним – "Гато", что по-испански означает "кот", удачен во всех отношениях. Хищный и напряжённый во время игры, за сценой он кроткий и расслабленный. Даже его голос, чтобы далее продолжить сравнение, напоминает ленивое урчание. Он следует своими тропами в музыке, подобно "Кошка, которая гуляла сама по себе" из "
Just So Stories" Р. Киплинга.
Поскольку Дон Черри, с которым некогда сотрудничал Гато, посетил Польшу за несколько месяцев до этого интервью, было совершенно естественным, что его имя возникло уже в самом начале разговора с Барбиери.
ДЖАЗ ФОРУМ: Вы играли с Доном Черри в период фри джаза, и с тех пор его музыка развилась в направлении… сейчас он работает над интеграцией различных направлений музыки.
ГАТО БАРБИЕРИ: Дон необычайно одухотворённый человек. Мне нравится то, что он делает – это конструктивная деятельность, но я не верю в такого рода перемены. То, чем занимаюсь я, ближе к земле. С общественной точки зрения, то, чем занимается Дон – утопия потому что можно изменить самого себя, но невозможно переменить общество. Я, пожалуй, фаталист - я вижу вещи, которые надлежит сделать. Я не могу изменить даже самого себя. Дон стал мудрее и лучше, чем был.
ДФ: Некоторое время у вас были общие музыкальные идеи, однако позже вы пошли разными путями, словно вспомнили вдруг о своём аргентинском происхождении и начали играть латинский джаз.
ГБ: Когда я оставил Дона, я вовсе не искал аргентинского вдохновения или вообще южно-американского. Первый альбом, который я наиграл после того, как покинул Дона, содержал в себе очень трудную, хаотичную музыку. Даже название альбома звучало "
In Search of Mystery" ("В поисках тайны"). Я не искал тогда разрешения тайны, потому что я не знал, ни кем я был, ни кем хотел бы стать. У меня, как у ребёнка, не было постоянства. Альбомы Дона Черри очень сжаты, очень лаконичны. Мы с Доном как бы создали семью, а потом я вдруг остался один. Я пережил кризис после этого. Всегда, разумеется, наступают какие-нибудь кризисы, но этот был очень серьёзным. Мне казалось, что эта музыка принадлежит другим людям, что она не имеет со мной ничего общего. Я был уверен, что такая игра не имеет смысла, даже начал думать о ностальгическом альбоме. Он был назван "The Third World", потому, что я начал вспоминать вещи, которые не любил в молодости: танго…, музыку, которую я должен был играть в оркестрах в Южной Америке – мамбо, ча-ча, болеро, бразильскую музыку. Подсознательно ко мне пришли воспоминания, и я начал играть эту музыку натурально, потому что это очень важно - играть музыку естественно. Процесс проходил довольно медленно, но каждая последующая пластинка была более сжатой, более точной. Это было похоже на центр гравитации, и с каждым разом я приближался к нему.
ДФ: Говорят, что кроме англо-американской музыки у Южной Америки имеется наибольший потенциал музыкальных запасов, и в будущем она может оказаться наиважнейшим центром новой музыки. Вы верите в это?
ГБ: Да! И вы знаете, почему? Потому, что там нет рассовых проблем; Чёрные что-то отдают от себя Белым, а Белые – Чёрным. Может быть, такое сосуществование легче, потому что как Белые, так и Чёрные –люди бедные; таким образом смешались две разные культуры. Часто случаются смешанные браки, из которых происходят метисы. Наша литература также различна: у нас есть писатели такие, как Гарсия Маркес (Garcia Marquez), который совершенно бесподобен, и Кортасар, который написал роман о Чарли Паркере.
ДФ: В вашем ансамбле есть музыканты из различных латиноамериканских стран. Имеет ли для вас значение их происхождение?
ГБ: Мне нужны всякие музыканты, подобно, как шахматисту различные фигуры для достижения цели.
ДФ: Х отели бы вы иметь постоянную группу?
ГБ: Я пытаюсь, но это очень трудно. Когда у меня есть работа, я ищу музыкантов, которые могли бы приехать и играть вместе, но если кто-то из них мне не подходит, я беру другого. В настоящее время всё о'кей.
Дф: Не могли бы вы назвать нам имена музыкантов?
ГБ: Пианист – Эдди Мартинес из Колумбии, барабанщик – Портинхо из Бразилии, на аккустической гитаре и carrango играет Isoca Fumero из Аргентины. Перкуссист Рей Армандо родился в Соединённых Штатах, но его отец пуэрториканец. Басист Ховард Джонсон играет так же и на трубе, и на гитаре – Paul Mertzke. Ну и я вместе с ними.
ДФ: Для нас южно-американская музыка звучит довольно однообразно. Действительно ли она разнообразна?
ГБ: В Латинской Америке сосредоточены довольно различные культуры. Знаете ли вы мой диск "
Chapter One"? Все думают, что это бразильская музыка, а, тем не менее, она именно аргентинская. Мы много черпаем из индейской культуры. Знаете ли вы, что тумба, la tumba d'oro и bombo indio были придуманы индейцами? Наши ритмы больше похожи на такие (напевает какой-то образчик флоппи-ритма, в то время, как бразильские напоминают больше такие (напевает более лёгкий ритм).
ДФ: Ваши коллеги джазмены или фольклористы?
ГБ: Есть и те и другие. Пианист играет кубинскую музыку, но так же много играет и джаза; барабанщик – бразильскую; тот, который играет на аккустической гитаре, - больше фольклорист, но играет и джаз, но я использую его больше как фольклориста. Другой гитарист – больше джазмен, а иногда и рокмен, так что я думаю заменить его. Мне нужен более джазовый гитарист, такой, как Вес Монтгомери. Мне кажется, что временами он играет против группы. Музыканты в моей группе должны играть мою музыку. Когда я играю с кем-либо, я играю его музыку.
ДФ: Каково ваше мнение о музыкантах латино-американского рока, таких, как Сантана?
ГБ: Мне нравится Сантана. Это очень хороший музыкант. Он старается не быть банальным, пошлым. Он не только старается познакомить людей с джазом, с этим довольно сложным видом музыки, но и сам беспрестанно работает над собой. Я восхищаюсь им.
ДФ: Вы выбираете музыкантов после знакомства с ними на сессиях?
ГБ: Я принимал участие в нескольких джем-сешнз, на пример, во время джазового фестиваля "Ньюпорт в Нью-Йорке" в 1973 году с Доном Черри, Сэмом Риверсом, Робином Кенниатой. Нас было два или три музыканта с сильно выраженными индивидуальностями, и, к тому же, каждый играл свою музыку. Я же хотел бы работать с вокалистом. Меня всегда устраивал Марвин Гейе, мой любимец. Я хотел бы также играть с бразильским певцом и гитаристом Джорджем Бенесом – это действительно фантастический артист.
ДФ: Какой из ваших альбомов пользовался наибольшим успехом?
ГБ: Музыка, которую я написал к фильму "Последнее танго в Париже", потому, что люди знали, чего они ждали. В джазе никогда не известно, что может случиться. Возьмите Орнета Колмана. Его первые десять альбомов были проданы в Италии примерно по десятку экземпляров каждого. Теперь у меня есть адвокат, и в следующем месяце я узнаю у него, сколько я заработал и что с этими деньгами стало. Джазовым музыкантам гонорары, как правило, не выплачивают, а сами они не в состоянии присмотреть за своими делами. Знаете ли, рок- и поп-музыка – дети фортуны, это богатые дети; джазмены – это бедные родственники музыкального мира. Джаз родился как внебрачный ребёнок. Адвокаты и приличные контракты – это для джазменов вещи необычные; они записывают музыку потому, что хотят этого, а не потому, что должны. Возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что мы никогда не знаем, сколько экземпляров альбомов продано – может быть тысяча, может пятьдесят, а может и сто тысяч. Вас, по крайней мере, это не волнует. Например, на прошлой неделе кто-то сказал: "Поздравляю, ваш альбом на сто шестидесятом месте в поп-списке"; и компания потратила только триста долларов, чтобы продвинуть его. Мелочь, по сравнению с тем, сколько они выложили на поп-группы. Если бы я был поп-музыкантом, я бы заработал массу денег на нашем последнем альбоме. За каждые два проданных альбома мне платят по доллару, но попробуйте узнать, сколько штук действительно продано.
ДФ: Как это случилось, что вы написали музыку к фильму "Последнее танго в Париже?"
ГБ: Я давно знаком с Бертолуччи. Я просмотрел все его фильмы, а он знает все мои пластинки. На каждой из них я наиграл, по крайней мере, одно танго. То, что он попросил меня написать музыку к этому фильму, было, мне кажется, большой смелостью с его стороны, ибо у него был выбор из более известных композиторов. Но он, однако, попросил меня, чем я быль польщён, но и напуган ответственностью тоже.
ДФ: Вы ожидали, что фильм обретёт такую славу?
ГБ: Совсем наоборот. Мы оба думали, что это будет один из богемных, недооценённых фильмов, на которые ходят только любители киноискусства. В действительности же мне кажется, что, помимо коммерческого успеха, он был одним из самых больших недоразумений в истории кино.
ДФ: Почему вы поменяли фирму "Флаинг Дачмен" на "Импульс"?
ГБ: Я хотел записать южно-американскую пластинку ("
Chapter One"), однако Bob Thiele (хозяин фирмы "Флаинг Дачмен") финансировать это дело не захотел. Нам нужны были деньги на поездку в Аргентину, чтобы там найти музыкантов, которые могли бы записываться с нами. Он сказал: "Чего ради? У нас в Штатах достаточно хороших музыкантов!" Мы пришли к выводу, что он очень ограниченный человек, и уехали. На альбомах, которые я записал для фирмы "Флаинг Дачмен", я очень приблизился к атмосфере Южной Америки, в то время как на фирме "Импульс" я пошёл радикально в направлении аргентинской, затем бразильской, а с альбомом "
Chapter Three" – в направлении музыки Латинской, Центральной Америки, болеро, ча-ча-ча и т.д. Теперь я думаю, что "
Chapter Four" содержит в себе в сконденсированной форме то, что было в первых трёх.
ДФ: Я слышал, что вы собираетесь записать симфоническую сюиту.
ГБ: Да, в следующем месяце, под конец этого турне, мы запишем её в Риме с аргентинским композитором Луисом Бакаловым, кузеном Лало Шифрина. Она написана для скрипки, ударных инструментов, деревянной аргентинской флейты, и я буду играть с ними.
ДФ: Это импровизационная музыка?
ГБ: Моя партия да, но другие аранжированы. Сюита будет записана для фирмы "RCA". У нас на это есть согласие фирмы "Импульс", потому что это симфоническая музыка, а не джазовая. Знаете, временами я люблю делать что-нибудь такое, над чем я не должен задумываться о том, что получилось.
ДФ: В Норвегии есть молодой тенорист, Ян Гарбарек, который сказал, что находится под влиянием вашей игры. Вы слышали его?
ГБ: Знаете ли, я был в Европе в первый раз около двух лет назад, так что у меня не было возможности послушать его…
ДФ: Один из ваших последних альбомов называется "
Witch-Tai-To", по теме Джима Пеппера.
МИШЕЛЬ: Ты жил в его доме, когда играл с Доном Черри, и он выпроводил тебя.
ГБ: Кто?
МИШЕЛЬ: Джим Пеппер.
ГБ: Да… Нет, на самом деле он сказал: "Гато, ты можешь жить в моём доме, только плати мне тридцать долларов, потому что такова рента". Это было в 1965 году. И я платил так, что он содержал свою семью. И вот как-то приходит владелец и говорит: "А вы что здесь делаете?" Я ответил ему, что плачу тридцать долларов Джиму Пепперу, и, кроме того, ещё и за холодильник, потому что в Аргентине у нас холодильника не было. А владелец и говорит: "Это мой холодильник, и Джим Пеппер никогда не платил мне за него. Так что можете убираться". И я убрался.
ДФ: У вас итальянская фамилия. Вы по происхождению итальянец?
ГБ: Нет, мой дедушка был итальянцем, а я по происхождению аргентинец. Как Ховард Джонсон – он ведь негр, но ничего общего не имеет с Африкой. Аргентинцы совсем не похожи на итальянцев. Мы более созерцательны, мы можем даже казаться равнодушными к некоторым проблемам, в то время, как итальянцы по такому поводу могут быть более экспрессивными. То же самое с итальянцами, которые родились в Соединённых Штатах – они тоже совершенно отличаются от жителей Италии.
ДФ: Вы когда-нибудь думали об исполнении песен, неаполитанских, например?
ГБ: Такое возможно. А почему бы и нет? Сейчас я думаю об исполнении музыки различных стран, испанской, например. Может быть, когда-нибудь я начну играть неаполитанские песни, но делать это буду, наверное, по-своему.
ДФ: Гато – это ваше настоящее имя?
ГБ: Меня так назвали потому, что я, вероятно, похож на кота… (смеётся). На самом деле, меня так прозвали в молодости, когда я в одно и то же время играл в двух джазовых клубах. Я бегал из одного клуба в другой с саксофоном подмышкой, и кто-то сказал, что я похож на крадущегося кота. По мнению Мишель, это хорошее сравнение. Стало быть это имя так уж и осталось за мной. Отец назвал меня Леандро. Есть ли ещё какие-нибудь вопросы?
ДФ: Да, один вопрос довольно личного характера. Какую роль в вашей деятельности играет Мишель?
ГБ: Если нас семеро музыкантов, то она восьмой, с той лишь разницей, что остальные могут меняться, а она постоянна.
Марек Гажтецки
Перев. с англ. Георг. Искендер. Ред. Игорь Рыбак
2000
получить rss-ленту
