Leandro J. Barbieri - кот, который гулял сам по себе

Гато Барбиери (настоящее имя Леандро.Х.Барбиери родился в 28 ноября 1934 года в г. Розарио, Аргентина. Играл фри-джаз, джаз-рок, латинский джаз, иногда поп-джаз. Обеспечивал музыкальное сопровождение в ряде американских фильмов. В семье Барбиери были музыканты, и Леандро учили играть сначала на кларнете, затем на альт-саксофоне. После выступлений в оркестре Лало Шифрина в 1953 году Гато Барбиери меняет альт на тенор и создаёт собственный квартет, участником которого некоторое время был Дон Черри.

На ранние работы Гато Барбиери в сильной степени повлияли Джон Колтрейн и Фарао Сандерс (Pharao Sanders) поздних 60-х. Но основным стилем Гато Барбиери всегда было сочетание фри-джаза с традиционными южно-американскими ритмами. Настоящую славу музыканту принесло его участие в фильме "Последнее танго в Париже" (1972 г.): звуковая дорожка фильма получила премию Грэмми.

В 1973 году Гато Барбиери изменил направление своего творчества. Он основал оркестр южно-американских музыкантов и записал ряд альбомов традиционного плана. В 80-е годы он играл в основном поп и фьюжн, но в 1989 году снова вернулся к южно-американской музыке. (Прим. перев.)

Мы сидели впятером за гостиным столом в холле отеля Европейский в Варшаве – итало-аргентинская чета, француз и двое поляков. Темой разговора была жизнь и творчество латино-американского (аргентинского) мастера северно-американской формы искусства – джаза; беседа же происходила в основном на английском языке. Персонажами этой живой иллюстрации универсального характера джазовой музыки были: Гато Барбиери – аргентинец, его прелестная жена Мишель – итальянка, французский фотограф Пьер Лапийовер, а также два поляка – Марек Гажтецкий и Павел Бродовский.

Важно подчеркнуть роль, которую играла Мишель, переводя ломаный английский её мужа. Украшая каждое его высказывание и комментируя его, она, собственно, была его соавтором. Что касается техники, то мы приписали её исключительно Гато.

Об этом незаурядном тенор-саксофонисте уже достаточно было рассказано, чтобы простить нам повторение истории его жизни; хотя значительную часть её он здесь рассказывает сам. Интереснее же представляется сам Барбиери, как человек. Его псевдоним – "Гато", что по-испански означает "кот", удачен во всех отношениях. Хищный и напряжённый во время игры, за сценой он кроткий и расслабленный. Даже его голос, чтобы далее продолжить сравнение, напоминает ленивое урчание. Он следует своими тропами в музыке, подобно "Кошка, которая гуляла сама по себе" из "Just So Stories" Р. Киплинга.

Поскольку Дон Черри, с которым некогда сотрудничал Гато, посетил Польшу за несколько месяцев до этого интервью, было совершенно естественным, что его имя возникло уже в самом начале разговора с Барбиери.

ДЖАЗ ФОРУМ: Вы играли с Доном Черри в период фри джаза, и с тех пор его музыка развилась в направлении… сейчас он работает над интеграцией различных направлений музыки.

ГАТО БАРБИЕРИ: Дон необычайно одухотворённый человек. Мне нравится то, что он делает – это конструктивная деятельность, но я не верю в такого рода перемены. То, чем занимаюсь я, ближе к земле. С общественной точки зрения, то, чем занимается Дон – утопия потому что можно изменить самого себя, но невозможно переменить общество. Я, пожалуй, фаталист - я вижу вещи, которые надлежит сделать. Я не могу изменить даже самого себя. Дон стал мудрее и лучше, чем был.

ДФ: Некоторое время у вас были общие музыкальные идеи, однако позже вы пошли разными путями, словно вспомнили вдруг о своём аргентинском происхождении и начали играть латинский джаз.

ГБ: Когда я оставил Дона, я вовсе не искал аргентинского вдохновения или вообще южно-американского. Первый альбом, который я наиграл после того, как покинул Дона, содержал в себе очень трудную, хаотичную музыку. Даже название альбома звучало "In Search of Mystery" ("В поисках тайны"). Я не искал тогда разрешения тайны, потому что я не знал, ни кем я был, ни кем хотел бы стать. У меня, как у ребёнка, не было постоянства. Альбомы Дона Черри очень сжаты, очень лаконичны. Мы с Доном как бы создали семью, а потом я вдруг остался один. Я пережил кризис после этого. Всегда, разумеется, наступают какие-нибудь кризисы, но этот был очень серьёзным. Мне казалось, что эта музыка принадлежит другим людям, что она не имеет со мной ничего общего. Я был уверен, что такая игра не имеет смысла, даже начал думать о ностальгическом альбоме. Он был назван "The Third World", потому, что я начал вспоминать вещи, которые не любил в молодости: танго…, музыку, которую я должен был играть в оркестрах в Южной Америке – мамбо, ча-ча, болеро, бразильскую музыку. Подсознательно ко мне пришли воспоминания, и я начал играть эту музыку натурально, потому что это очень важно - играть музыку естественно. Процесс проходил довольно медленно, но каждая последующая пластинка была более сжатой, более точной. Это было похоже на центр гравитации, и с каждым разом я приближался к нему.

ДФ: Говорят, что кроме англо-американской музыки у Южной Америки имеется наибольший потенциал музыкальных запасов, и в будущем она может оказаться наиважнейшим центром новой музыки. Вы верите в это?

ГБ: Да! И вы знаете, почему? Потому, что там нет рассовых проблем; Чёрные что-то отдают от себя Белым, а Белые – Чёрным. Может быть, такое сосуществование легче, потому что как Белые, так и Чёрные –люди бедные; таким образом смешались две разные культуры. Часто случаются смешанные браки, из которых происходят метисы. Наша литература также различна: у нас есть писатели такие, как Гарсия Маркес (Garcia Marquez), который совершенно бесподобен, и Кортасар, который написал роман о Чарли Паркере.

ДФ: В вашем ансамбле есть музыканты из различных латиноамериканских стран. Имеет ли для вас значение их происхождение?

ГБ: Мне нужны всякие музыканты, подобно, как шахматисту различные фигуры для достижения цели.

ДФ: Х отели бы вы иметь постоянную группу?

ГБ: Я пытаюсь, но это очень трудно. Когда у меня есть работа, я ищу музыкантов, которые могли бы приехать и играть вместе, но если кто-то из них мне не подходит, я беру другого. В настоящее время всё о'кей.

Дф: Не могли бы вы назвать нам имена музыкантов?

ГБ: Пианист – Эдди Мартинес из Колумбии, барабанщик – Портинхо из Бразилии, на аккустической гитаре и carrango играет Isoca Fumero из Аргентины. Перкуссист Рей Армандо родился в Соединённых Штатах, но его отец пуэрториканец. Басист Ховард Джонсон играет так же и на трубе, и на гитаре – Paul Mertzke. Ну и я вместе с ними.

ДФ: Для нас южно-американская музыка звучит довольно однообразно. Действительно ли она разнообразна?

ГБ: В Латинской Америке сосредоточены довольно различные культуры. Знаете ли вы мой диск "Chapter One"? Все думают, что это бразильская музыка, а, тем не менее, она именно аргентинская. Мы много черпаем из индейской культуры. Знаете ли вы, что тумба, la tumba d'oro и bombo indio были придуманы индейцами? Наши ритмы больше похожи на такие (напевает какой-то образчик флоппи-ритма, в то время, как бразильские напоминают больше такие (напевает более лёгкий ритм).

ДФ: Ваши коллеги джазмены или фольклористы?

ГБ: Есть и те и другие. Пианист играет кубинскую музыку, но так же много играет и джаза; барабанщик – бразильскую; тот, который играет на аккустической гитаре, - больше фольклорист, но играет и джаз, но я использую его больше как фольклориста. Другой гитарист – больше джазмен, а иногда и рокмен, так что я думаю заменить его. Мне нужен более джазовый гитарист, такой, как Вес Монтгомери. Мне кажется, что временами он играет против группы. Музыканты в моей группе должны играть мою музыку. Когда я играю с кем-либо, я играю его музыку.

ДФ: Каково ваше мнение о музыкантах латино-американского рока, таких, как Сантана?

ГБ: Мне нравится Сантана. Это очень хороший музыкант. Он старается не быть банальным, пошлым. Он не только старается познакомить людей с джазом, с этим довольно сложным видом музыки, но и сам беспрестанно работает над собой. Я восхищаюсь им.

ДФ: Вы выбираете музыкантов после знакомства с ними на сессиях?

ГБ: Я принимал участие в нескольких джем-сешнз, на пример, во время джазового фестиваля "Ньюпорт в Нью-Йорке" в 1973 году с Доном Черри, Сэмом Риверсом, Робином Кенниатой. Нас было два или три музыканта с сильно выраженными индивидуальностями, и, к тому же, каждый играл свою музыку. Я же хотел бы работать с вокалистом. Меня всегда устраивал Марвин Гейе, мой любимец. Я хотел бы также играть с бразильским певцом и гитаристом Джорджем Бенесом – это действительно фантастический артист.

ДФ: Какой из ваших альбомов пользовался наибольшим успехом?

ГБ: Музыка, которую я написал к фильму "Последнее танго в Париже", потому, что люди знали, чего они ждали. В джазе никогда не известно, что может случиться. Возьмите Орнета Колмана. Его первые десять альбомов были проданы в Италии примерно по десятку экземпляров каждого. Теперь у меня есть адвокат, и в следующем месяце я узнаю у него, сколько я заработал и что с этими деньгами стало. Джазовым музыкантам гонорары, как правило, не выплачивают, а сами они не в состоянии присмотреть за своими делами. Знаете ли, рок- и поп-музыка – дети фортуны, это богатые дети; джазмены – это бедные родственники музыкального мира. Джаз родился как внебрачный ребёнок. Адвокаты и приличные контракты – это для джазменов вещи необычные; они записывают музыку потому, что хотят этого, а не потому, что должны. Возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что мы никогда не знаем, сколько экземпляров альбомов продано – может быть тысяча, может пятьдесят, а может и сто тысяч. Вас, по крайней мере, это не волнует. Например, на прошлой неделе кто-то сказал: "Поздравляю, ваш альбом на сто шестидесятом месте в поп-списке"; и компания потратила только триста долларов, чтобы продвинуть его. Мелочь, по сравнению с тем, сколько они выложили на поп-группы. Если бы я был поп-музыкантом, я бы заработал массу денег на нашем последнем альбоме. За каждые два проданных альбома мне платят по доллару, но попробуйте узнать, сколько штук действительно продано.

ДФ: Как это случилось, что вы написали музыку к фильму "Последнее танго в Париже?"

ГБ: Я давно знаком с Бертолуччи. Я просмотрел все его фильмы, а он знает все мои пластинки. На каждой из них я наиграл, по крайней мере, одно танго. То, что он попросил меня написать музыку к этому фильму, было, мне кажется, большой смелостью с его стороны, ибо у него был выбор из более известных композиторов. Но он, однако, попросил меня, чем я быль польщён, но и напуган ответственностью тоже.

ДФ: Вы ожидали, что фильм обретёт такую славу?

ГБ: Совсем наоборот. Мы оба думали, что это будет один из богемных, недооценённых фильмов, на которые ходят только любители киноискусства. В действительности же мне кажется, что, помимо коммерческого успеха, он был одним из самых больших недоразумений в истории кино.

ДФ: Почему вы поменяли фирму "Флаинг Дачмен" на "Импульс"?

ГБ: Я хотел записать южно-американскую пластинку ("Chapter One"), однако Bob Thiele (хозяин фирмы "Флаинг Дачмен") финансировать это дело не захотел. Нам нужны были деньги на поездку в Аргентину, чтобы там найти музыкантов, которые могли бы записываться с нами. Он сказал: "Чего ради? У нас в Штатах достаточно хороших музыкантов!" Мы пришли к выводу, что он очень ограниченный человек, и уехали. На альбомах, которые я записал для фирмы "Флаинг Дачмен", я очень приблизился к атмосфере Южной Америки, в то время как на фирме "Импульс" я пошёл радикально в направлении аргентинской, затем бразильской, а с альбомом "Chapter Three" – в направлении музыки Латинской, Центральной Америки, болеро, ча-ча-ча и т.д. Теперь я думаю, что "Chapter Four" содержит в себе в сконденсированной форме то, что было в первых трёх.

ДФ: Я слышал, что вы собираетесь записать симфоническую сюиту.

ГБ: Да, в следующем месяце, под конец этого турне, мы запишем её в Риме с аргентинским композитором Луисом Бакаловым, кузеном Лало Шифрина. Она написана для скрипки, ударных инструментов, деревянной аргентинской флейты, и я буду играть с ними.

ДФ: Это импровизационная музыка?

ГБ: Моя партия да, но другие аранжированы. Сюита будет записана для фирмы "RCA". У нас на это есть согласие фирмы "Импульс", потому что это симфоническая музыка, а не джазовая. Знаете, временами я люблю делать что-нибудь такое, над чем я не должен задумываться о том, что получилось.

ДФ: В Норвегии есть молодой тенорист, Ян Гарбарек, который сказал, что находится под влиянием вашей игры. Вы слышали его?

ГБ: Знаете ли, я был в Европе в первый раз около двух лет назад, так что у меня не было возможности послушать его…

ДФ: Один из ваших последних альбомов называется "Witch-Tai-To", по теме Джима Пеппера.

МИШЕЛЬ: Ты жил в его доме, когда играл с Доном Черри, и он выпроводил тебя.

ГБ: Кто?

МИШЕЛЬ: Джим Пеппер.

ГБ: Да… Нет, на самом деле он сказал: "Гато, ты можешь жить в моём доме, только плати мне тридцать долларов, потому что такова рента". Это было в 1965 году. И я платил так, что он содержал свою семью. И вот как-то приходит владелец и говорит: "А вы что здесь делаете?" Я ответил ему, что плачу тридцать долларов Джиму Пепперу, и, кроме того, ещё и за холодильник, потому что в Аргентине у нас холодильника не было. А владелец и говорит: "Это мой холодильник, и Джим Пеппер никогда не платил мне за него. Так что можете убираться". И я убрался.

ДФ: У вас итальянская фамилия. Вы по происхождению итальянец?

ГБ: Нет, мой дедушка был итальянцем, а я по происхождению аргентинец. Как Ховард Джонсон – он ведь негр, но ничего общего не имеет с Африкой. Аргентинцы совсем не похожи на итальянцев. Мы более созерцательны, мы можем даже казаться равнодушными к некоторым проблемам, в то время, как итальянцы по такому поводу могут быть более экспрессивными. То же самое с итальянцами, которые родились в Соединённых Штатах – они тоже совершенно отличаются от жителей Италии.

ДФ: Вы когда-нибудь думали об исполнении песен, неаполитанских, например?

ГБ: Такое возможно. А почему бы и нет? Сейчас я думаю об исполнении музыки различных стран, испанской, например. Может быть, когда-нибудь я начну играть неаполитанские песни, но делать это буду, наверное, по-своему.

ДФ: Гато – это ваше настоящее имя?

ГБ: Меня так назвали потому, что я, вероятно, похож на кота… (смеётся). На самом деле, меня так прозвали в молодости, когда я в одно и то же время играл в двух джазовых клубах. Я бегал из одного клуба в другой с саксофоном подмышкой, и кто-то сказал, что я похож на крадущегося кота. По мнению Мишель, это хорошее сравнение. Стало быть это имя так уж и осталось за мной. Отец назвал меня Леандро. Есть ли ещё какие-нибудь вопросы?

ДФ: Да, один вопрос довольно личного характера. Какую роль в вашей деятельности играет Мишель?

ГБ: Если нас семеро музыкантов, то она восьмой, с той лишь разницей, что остальные могут меняться, а она постоянна.

Марек Гажтецки
Перев. с англ. Георг. Искендер. Ред. Игорь Рыбак

2000