Dave Frishberg - лирик и реалист

На последнем диске Дайаны Кролл многим очень понравилась изумительная интерпретация лирической баллады "Peel Me A Grape". Ее автора — Дэйва Фришберга — не очень–то хорошо знают у нас, а напрасно... Постараемся восполнить этот пробел в меру наших возможностей.

Четыре номинации на премию "Грэмми" за джазовый вокал — это много или мало? Ну, это как для кого. Многим джазменам такое достижение может показаться несбыточной мечтой, а для американского пианиста, композитора и вокалиста Дэйва Фришберга это — только один из этапов его музыкальной карьеры.

А начиналась она в 1957 году, когда он приехал в Нью–Йорк из своего родного Сен–Пола и как–то сразу окунулся в бурную столичную джазовую жизнь. Молодой пианист аккомпанировал недавно начавшим сольную карьеру Кармен Макрэй и Каю Уиндингу. Два года он провел в гастрольных поездках с оркестром Джина Крупы, уже тогда пробуя себя в роли композитора.

Однако самая большая практика и самые незабываемые встречи ждали его в новом ночном клубе "Half Note" в нью–йоркском районе Гринвич Вилледж. Это место с самого своего открытия в 1957 году стало Меккой нового джаза. Там годами выступали Ленни Тристано, Чарлз Мингус, Джон Колтрейн, "Модерн джаз квартет", Анита О'Дэй, Билл Эванс, Пол Дэзмонд... да всех упомянуть практически невозможно.

Фришберг впервые зашел в "Half Note" в 1959 году и довольно быстро стал в нем постоянным аккомпанирующим пианистом. Ему посчастливилось выступать там и с Беном Уэбстером, и с Уайлдом Биллом Дэвисоном, и с Бадом Фрименом, но особенно долгий совместный проект у него получился с Эл Коном и Зутом Симсом. Они провели на клубной сцене вместе целых шесть лет — почти до самого конца шестидесятых.

Вообще, "Half Note" был не очень типичным джазовым заведением. Его владельцы, итальянская семья Кантерино, умудрилась совместить в одно целое заведение для музыкантов, завзятых слушателей и... гурманов. В клубе была очень хорошая итальянская кухня и своеобразные нравы, отличающие его от многих чопорных заведений 52–й улицы. Про эти годы очень эмоционально и ностальгически пишет сам Дэйв — вот несколько отрывков из его рассказа:

вспоминая "HALF NOTE"

"Листая "New York Post" в поисках нового места, где можно послушать джаз, я наткнулся на это название и предложил приятелю сходить туда, тем более, что добираться было вроде бы недалеко и на той неделе в клубе играл Ленни Тристано. Мы отправились на поиски заведения, и это, как оказалось, стало началом моей карьеры в "Half Note"...

...Когда мы с другом стояли на противоположной от клуба стороне улицы и собирались перейти ее, внезапно двери открылись, и из них вывалились двое мужчин — один, здоровяк в белой рубашке, колотил второго, одетого в приличный костюм. Тот от ударов упал на колено, а первый одной рукой схватил его за галстук, а второй отправил в нокаут. Потом он подобрал его с земли и отшвырнул подальше от входа. Аккуратно отряхнув руки, он спокойно повернулся, зашел в помещение и прикрыл за собой дверь.

"Ничего себе шуточки", — сказал мой друг. Мы стояли, несколько ошеломленные увиденной сценой насилия, но потом все же решились зайти. Мужчина в белой рубашке приветливо встретил нас и с улыбкой осведомился, не хотим ли мы заказать столик... Малоприятный эпизод стал первым моим впечатлением от клуба, в котором я провел последующие десять лет, но, надо сказать, что за все то время я не мог припомнить второго такого инцидента в этом милом семейном заведении.

Чуть позже я познакомился со всей семьей. Папа и Мама Кантерино (как их все называли) управлялись на кухне, готовя спагетти, фирменные мясные шарики и прочие блюда; два брата, Майк и Сонни (тот самый парень в белой рубашке), хозяйничали в баре, а три дочери, Розмари, Тита и Джуди, заведовали гардеробом, телефоном и прочими мелкими услугами гостям. Много лет спустя я напомнил Сонни о том моем первом посещении клуба и увиденной драке, и он сразу вспомнил давний случай: "Знаешь, он был жутко пьян, лез ко всем ссориться и оскорблял людей. Я предупреждал его несколько раз, но он становился все ненормальнее... Больше он никогда у нас не появлялся".

На протяжении десяти лет — с 1960 по 1969 год — я делил место house pianist'а клуба с Роджером Келлоуэем и Россом Томпкинсом. Мы аккомпанировали огромному количеству джазменов, появлявшихся поиграть на неделю–другую, — Рою Элдриджу, Бену Уэбстеру, Бобу Брукмейеру, Кларку Терри... Но основными клубными солистами были Эл Кон и Зут Симс — они вместе с нами стали главным нашим "домашним" коллективом. Эл и Зут обычно выступали подряд три недели, затем делали месячный перерыв, уступая место гастролерам, и вновь следующие три недели мы были вместе. Так длилось годами.

Каждую пятницу из клуба шла живая радиотрансляция компании WABC. Я иногда переслушиваю ленты с записями тех лет: "Мы ведем передачу из "Half Note" на Гудзон–стрит, с вами Алан Грант и программа "Джазовые портреты" — живая стереомузыка; сегодня ночью выступают Эл Кон и Зут Симс с несравненным Джимми Рашингом. Мы начинаем, что вы сыграете нам сейчас, Эл?" За этим приглашением ведущего Эл Кон обычно, не произнося ни слова, пяткой начинал отбивать ритм, подавая сигнал музыкантам, и мы вступали. На ленте, однако, после слов Гранта отчетливо, хоть и слабо, слышен возглас совершенно другого Эла: "Сонни! Два виски с содовой!" Это Эл–официант делал заказ в баре для своих клиентов через всю комнату, прекрасно зная, что идет прямая трансляция по радио. Он никогда не упускал свой шанс.

Я даже не знал его фамилии. Худой, невысокий, затянутый в старенький черный фрак, быстро семенящий от столика к столику и беспрерывно что–то громко говорящий, невзирая на то, слушают его или нет, — он напоминал сороку. Эл–официант считал, что его работа гораздо важнее музыки, обслуживал клиентов всегда громогласно, устраивал из этого свое собственное шоу и делал массу замечаний и указаний всем, начиная с бармена и заканчивая артистами на сцене...

Однажды темпераментный и нервный Чарли Мингус даже прервал из–за Эла–официанта свое соло и буквально вонзился в него негодующим взглядом, способным любого другого уложить на месте. Эл остался невозмутим. "Миста Чааллз Мингус, — закричал он. — Вы хотите, чтобы я принес вам что–нибудь?" Мингус просто онемел от гнева. Он поднялся и ушел со сцены, оставив всех сидеть в неловком молчании. Но Эл–официант и здесь не потерял лица. "Перерыв! Перерыв! — заорал он еще громче. — Винни, включи проигрыватель!" Посетители прикрывали рты и прятали улыбки. Мингус рвал и метал, но Сонни как–то все улаживал.

"Half Note", в общем–то, нравился многим именно своей неформальностью, и такие сцены не приносили клубу никакого вреда — напротив, веселили и привлекали людей. Помещение клуба представляло собой одну большую, довольно темную комнату, наполовину разделенную баром и декорированную обложками от пластинок, приколотыми на стены. В комнате в беспорядке были расставлены столики, накрытые красными скатертями, а в центре, около бара, находилась очень высокая небольшая сцена. Обложки, казалось, никто специально не подбирал, во всяком случае, они не имели ничего общего с выступавшими в клубе музыкантами. Я как–то пытался выяснить, кто же их приносил и прикреплял на стену, но мне это так и не удалось...

Эл Кон имел одну забавную привычку, превратившуюся со временем в настоящий трюк: он заказывал себе прямо на сцену какой–нибудь напиток, потом, в перерыве между вещами, выпивал его одним глотком, брал стакан двумя пальцами, вытягивал руку назад, к бару, и... просто ронял его вниз. Сонни или Майк вынуждены были успевать поймать стакан прямо в воздухе без всякого предупреждения. Только барабанщик Мауси Александер иногда помогал им — предварял падение ударом в большую тарелку. Во всяком случае, я не видел ни одного промаха. Клиентам очень нравился этот трюк, но в нем было нечто большее, чем просто фокус. Молчаливый и неторопливый Эл Кон излучал какую–то особую музыкальную магию, в которую включались все окружающие, и "стаканный" ритуал тоже стал ее частью. Когда Кон и Симс играли, публика расслаблялась и начинала улыбаться: все они, включая и нас, аккомпаниаторов, получали гальванизирующий музыкальный заряд, полный чистой джазовой красоты, — "просыпались" даже равнодушные ко всему местные детективы, жующие свои мясные шарики на кухне с официантами.

Эл и Зут фактически не были дуэтом — они играли, каждый полностью погрузившись в самого себя и во время своих партий превращались в спонтанных композиторов. Они играли каждый раз совершенно новые соло и никогда не опускались до упрощения или цитирования фраз из популярных песенок или мюзиклов, как это себе позволяли многие музыканты...

...Все, кто выступали в клубе в первую половину шестидесятых, обязательно делали большие перерывы в игре, давая возможность слушателям отдохнуть и поговорить. Эти перерывы иногда заполнялись негромким звучанием проигрывателя, но чаще он молчал, и тишина нарушалась только голосами гостей и, разумеется, Эла–официанта. Мне всегда казалось, что публика была рада таким моментам расслабления и затем продолжала слушать музыку с большим вниманием и интересом. Однако с 1965 года в "Half Note" вошли в практику двойные концерты: в один вечер выступало два коллектива — Эл и Зут плюс Сонни Роллинс, Джон Колтрейн плюс Кармен Макрэй, Боб Брукмейер и Кларк Терри плюс Анита О'Дэй и т.п. За вход стали брать плату, что оттолкнуло некоторых постоянных посетителей, но это даже было не главным. Просто беспрерывный поток музыки, даже очень хорошей, стал утомлять многих — не осталось времени ни на разговор за спагетти, ни на прогулку по клубу. Мне кажется, что те, кто объяснял свое нежелание больше приходить сюда возросшими ценами, на самом деле не могли выносить столько музыки за один вечер. Хорошего тоже может быть перебор.

К концу шестидесятых та прежняя магия покинула это место. Клуб не мог уже существовать, как раньше, да и прибыли уменьшились. В 1972 году он переехал в центр города, где в него стала ходить совершенно другая публика и играть другие музыканты. Я слышал, что, когда умер Эл–официант, в его старом матрасе нашли зашитыми $75000. Но это уже совершенно другие истории с другого места. В это время я уже уехал на Западное побережье и не знаю, что стало со старым помещением на Гудзон–стрит..."

После десяти лет, проведенных в "Half Note", Дэйв Фришберг выпустил одну пластинку в Нью–Йорке ("Oklahoma Toad") и вплотную занялся сочинительством, живя уже в Лос–Анджелесе. Он делал песни сам и в соавторстве с Бобом Дороу (Bob Dorough) и Блоссом Деари (Blossom Dearie). Его опусы стали пользоваться популярностью — их начали исполнять Клео Лейн, Анита О'Дей, Джеки Кейн, Рой Крол. И, разумеется, записи, записи... Вместе с ними приходила другая известность, приглашения на концерты. Впервые Фришберг выступил перед большой аудиторией как вокалист в 1972 году. После выхода сольного диска Дэйва "Getting Some Fun Out Of Life" продюсер Карл Джефферсон пригласил его открывать шоу Бирга Кросби в зале Конкорд.

"Поначалу я был просто в шоке, — вспоминает Дэйв, — но после концерта Кросби сказал мне всего одну фразу: "Это была хорошая работа". Большей похвалы и не требовалось". Теперь к записям добавились еще и регулярные живые сольные выступления. Трио Дэйва с Джо Пассом и Джеком Шелдоном, хоть, к сожалению, и не сделало совместного альбома, было очень значительным и популярным проектом. Концертный опыт дал свои плоды: все альбомы, записанные Фришбергом в восьмидесятые годы, были номинированы на премию "Грэмми" по разряду джазового вокала.

С 1986 года он живет и работает в городе Портленд, штат Орегон. Ездит по Америке и всему миру: его часто приглашают для осуществления как сольных, так и совместных проектов. Записи середины девяностых Фришберга с певицей Ребеккой Килгор, Кеном Пепловски, Бобом Уилбером как–то слегка заставили всех подзабыть о том, что его стихия — сольное фортепиано, и только альбом прошлого года "By Himself" (см. CD–обзор в #6(8) '98. — Пр. ред.) вновь напомнил об этой грани его таланта. Но все его прежние и настоящие проекты — музыка для кино, мюзиклов, регулярное появление в общенациональных музыкальных шоу и на радио, многочисленные джазовые диски — говорят о том, что нас ждут еще новые интересные встречи с этим многогранным человеком. Его песни совсем недавно были исполнены и записаны разными — и джазовыми, и популярными, и блюзовыми — исполнителями на шведском языке! Может быть, наступит время и для русских версий?!

Евгений ДОЛГИХ