Terje Rypdal - официальный, неофициальный, настоящий

Терье Рипдал — гитарист, уважаемый и джазфэнами, и рок-фанатами, и поклонниками академического авангарда… Кто он на самом деле? Сегодня мы постараемся немного приоткрыть вам суть этого человека.

1. РИПДАЛ РАЗБУДИТ ИХ ВСЕХ

Терье Рипдал по жизни человек спокойный и основательный. Читает Достоевского вперемешку с Ле Карре. В Норвегии живет в страшной глухомани, отсеченной от мира с одной стороны горами, а с другой — аж тремя фьордами. Местечко это так и зовется — Тресфьорд, в одну из наших рижских встреч Рипдал даже нарисовал его. И музыка его тоже природна и созерцательна. До тех пор, пока автор пяти академических симфоний и двух опер, один из экспериментаторов, разработавших идею т. н. "звуковых ландшафтов" (soundscapes, задумчивые композиции на стыке различных музыкальных жанров), не становится в позу норвежского трудяги-лесоруба и не принимается в течение двух часов рубить пускай и высокохудожественный, но конкретно тяжелый симфо-джаз-рок.

Репетиция оркестра

Впервые композитор и гитарист Рипдал приехал в Ригу в 1987 году — открыть фестиваль культуры Северных стран. В авторской программе значились "Концерт для двух гитар и большого оркестра" и 5-я симфония. Короче, завершив маленькие формальности, мы с фотографом оказываемся на репетиции Национального симфонического оркестра. Сидим у сцены, ждем, когда Рипдал наконец придет на первую сыгровку своего двухгитарного "Concerto".

А на сцене — уютно, как дома. Музыканты рассаживаются американской рассадкой (скрипки налево, контрабасы — направо, посередине — фагот); первая скрипка почесывает смычком под свитером, дирижер гуляет в джинсах и черной тишотке (Нормунд Шне, европейский класс). Звучат первые такты, рипдаловская партитура осмысливается на ходу ("Какая вэтом месте нелепая труба!"). По бокам дирижерского пульта стоят "маршалловские" колонки, гитарные синтезаторы и педали веером.

Из стены появляются: неулыбчивый Терье Рипдал — серая сталь умных глаз, волевой второй подбородок — явный приятель гиннессовского стаута. Другой гитарист — Ронни Ле Текро, с волосьями чуть не до пояса. Симпатяга Ронни, которого никто никогда не будет называть по фамилии. Он тут же состраивает любезную рожицу кокетливой виолончели, обнимает публику распахнутым жестом (в зале — два человека, то есть мы с фотографом), расчехляет Fender и врубает "овердрайв".

И тут начинается дурдом — ухмылка момента в том, что у каждого оркестранта свои симфонические ноты, в которых не написано, что сейчас явится какой-то волосатый и вставит всем металлический гвоздь. Виолончель нервно смеется и опускает смычок. У первой скрипки отвисает челюсть. Засурдиненная туба ревет обманутым слоном. Ронни хохочет и выпиливает блистательное соло. Рипдал невозмутимо отвечает. "Маршаллы" вконец звереют, и из первого ряда оркестр почти не слышен. Коллеги, так сказать, претерпевают первое знакомство.

Отшмаляв свою "Металлику" и навеселившись всласть, Ронни соскакивает со сцены, на минутку нагибается к нам ("Правда же, вам нравится "Pink Floyd"?"), хватает гитару под мышку и убегает. Рипдал дослушивает из зала свою симфонию, делает последние замечания оркестру, после чего мы отправляемся проводить маэстро до гостинички, пофотографировать, а заодно взять...

...не особо официальное интервью

— Куда Ронни-то подевался?

— Он не вернется. Возле нашего отеля есть ирландский паб, "Paddy Wheelan's", знаете ли. Одно беспокойство. А это официальное интервью?

— Не особо.

— Ну, тогда я пошел. (Продолжаем движение.)

— Как Вам первая репетиция и наш оркестр вообще?

— Великолепно! Надо попробовать все это записать. Правда, сейчас нет денег. Но в конце года, надеюсь, мы приедем сюда со студией ECM и запишемся "вживую" с этим же дирижером и оркестром. Он изумил меня. Очень мягкое звучание. Абсолютно впечатлило. Мы вот только достанем деньги и вернемся.

— Ваш Концерт для двух гитар напоминает скорее "Дуэль гитарных поколений": Вы — эдакий добряк-олдтаймер. Семидесятник. И хэви-металлист Ронни — адепт жесткой гитарной техники 90-х...

— О нет! Мы же не случайно работаем вместе. Мы с Ронни уже выпустили совместный альбом — более рок-н-ролльный, и еще один закончен и готовится к выходу осенью. А этот двойной концерт с большим оркестром — продолжение. Так что это совсем не дуэль, а наоборот, дружба.

— Это такая практика музыкантов, сотрудничающих со студией ЕСМ, — всю дорогу приглашать друг друга на запись своих альбомов? Из Риги ECM видится не записывающей студией, а неким "плавильным котлом" для единомышленников...

— Манфред Айхер, продюсер ECM, — особенный человек. Он общается с кругом музыкантов и композиторов, работающих в рамках джаза, импровизационной и классической музыки. Он собирает нас на сессии так долго, что мы уже превратились в одну гармоничную семью. Я, к примеру, работаю с Айхером чуть ли не со дня основания студии и даже посвятил ему свой последний альбом. Я участвовал в записи альбомов множества людей — Расселла, Гарбарека, Дарлинга, других — это к тому, что мне интересно работать со всеми.

— Вы сочиняете музыку и Вы же ее исполняете — как при этом Вы ощущаете себя — в качестве композитора и в качестве исполнителя?

— Ну и вопросик. Как-то так комбинирую... Вроде радуги, состою из нескольких цветов. (Хохочет.)

— Одни пользуются Вашей музыкой как наркотиком для путешествий по звуковым ландшафтам, другие — как снотворным...

— Это не мои проблемы. Я не слишком расстраиваюсь от непонимания моих работ.

— Вам близок какой-то третий тип слушателя?

— Я предпочел бы их всех разбудить.

Легким кивком головы Рипдал как бы подводит черту под разговором и стремительно исчезает за дверью гостиницы "Radi Un Draugi".

2. РИПДАЛ, ВЕРНУВШИЙСЯ С ХОЛОДА

Год спустя, на той же самой улочке. Чрезвычайно официальное интервью

— Рад вас видеть снова в Риге, господин Рипдал, тут на углу есть тихое кафе, хотите там поговорим?

— Давайте. (Заходим в кафе "Radi Un Draugi".)

— Вам взять кофе или пива?

— Кока-колу, если можно.

— О'кей.

У Рипдала под мышкой книжка на английском — Джон Ле Карре, "Шпион, вернувшийся с холода".

— Ну и каково Вам было вернуться из холодной Норвегии в знойную Ригу?

— На этот раз я провел здесь фантастическую неделю! Только вот, представляете, комары сильно покусали. Едва я вселился в номер и открыл на ночь окно — было так жарко! — как в течение первой же ночи был искусан вдоль и поперек...

— Извините, у нас официальное интервью. Итак, в прошлом году Вы обещали записаться с нашим Национальным симфоническим оркестром, а записывались с камерным "Rigas Kamermuziki". Почему Вы изменили свое решение?

— Это не я изменил решение, а ваш Нормунд Шне. Он все-таки дирижер и больше работал с камерным оркестром. Так что это изменение, может, наоборот — к лучшему. Тем более, что звук меня абсолютно устраивает.

— Какие проблемы возникали у Вас при введении в оркестровку партии электрогитары?

— М-да... Собственно, эти проблемы закончились много лет назад, когда я перестал играть громче оркестра. Вот что по-настоящему сложно, так это совместить с оркестром ударную установку. Когда оркестр камерный — все о'кей, но в большом симфоническом... Если дирижер и ударник расходятся во мнениях, происходит ритмическая путаница. Произведение начинает звучать, как свихнувшееся калипсо. Я выкручивался, добавляя перкуссии и заставляя барабанщика играть щетками вместо палочек.

— Чтобы он не мешал дирижеру?

— Ха! Можете и так считать. Суть проблемы все-таки в том, чтобы и звук не оказался дешевым, и музыка не потерялась. Вы слышали, как кошмарно Лондонский симфонический оркестр играет "The Beatles"? Звук прекрасен, но музыка исчезла...

— За 30 лет музыкальной карьеры Вы записали примерно столько же альбомов. Какой из них Вам особенно дорог?

— На этот вопрос принято отвечать: "Тот, над которым работаю сейчас".

— Когда Вы впервые поняли, что гитара для Вас — это несколько больше, чем хобби?

— Звучит невероятно, но это произошло, когда я впервые услышал "Shadows", группу Клиффа Ричарда. К тому же меня манили гастроли, огни больших городов и то могущество, которым вас наделяет хорошо исполненное рок-гитарное соло. В общем, когда я услышал "Апачей" и другие инструменталки, я немедленно заиграл.

— Сколько Вам было лет?

— Пятнадцать. Собственно, уже с четырнадцати я играл в группе под названием "Vanguards", но все это было несерьезно. До тех пор, пока в 68-м году я не пришел в квартет Яна Гарбарека. Передо мной открылись широкие перспективы — я мог бы спокойно выполнять свою работу и годами играть прекрасную "живую" музыку... Но примерно в это же время я начал учиться композиции... Понимаете, мой отец был кларнетистом и дирижером военного оркестра в Осло и с детства внушил мне, что музыкантам живется нелегко — постоянные взлетыи падения, короче, сплошная авантюра. И если я останусь просто музыкантом, мне придется туго. Поэтому я выбрал комбинацию "музыкант-композитор": сочинять мне было интересно, а как музыкант я мог продолжать путешествовать, не тратясь на билеты.

— Ответьте, как один из основателей клана ECM ("Издательства современной музыки"): что Вы называете "современной классической музыкой"?

— В свое время этот термин ввела группа композиторов, географически концентрировавшаяся в Дармштадте и около. Он обозначал сильно диссонансную, немелодичную, слабо гармонизированную музыку. Но сейчас, по моему убеждению, это музыкальное направление стало медленно, но верно растворяться в своих собственных далях. В то же время существует круг "новой музыки" — иное современное направление, ориентированное, в общем-то, в ту же сторону. Вероятно, я принадлежу этому кругу.

— Не считаете ли Вы, что "новая музыка" появилась из-за потребности соединить некую элитарность с коммерческой отдачей от нее?

— Да, мне кажется, "новая музыка" несколько более приземлена, более успешна коммерчески, лучше продается. И сейчас внутри меня идет серьезная борьба: я хочу определиться — какое направление лучше? Заниматься ли мне только современной классической музыкой, но закрыть для себя джаз, закрыть рок, закрыть всю музыку такого рода, одновременно с ее чувствами, гармониями, красивыми мелодиями... Многие из этих работ были действительно прекрасны. Вот чем я сейчас занимаюсь — комбинирую все это, к своему удовлетворению все больше и больше подбираясь к собственной идентичности в современной музыке.

— Вы видите себя джазовым музыкантом, современным симфонистом или кем-нибудь еще?

— Кем-нибудь еще.

— Манфред Айхер сильно помогает Вам в поисках своей идентичности?

— Айхер был первым, кто сделал европейский джаз таким, каким он сейчас известен. Айхер объединил под своим флагом множество различных музыкальных направлений. Не все из них так уж влиятельны, но они должны жить. Думаю, это относится и к "современной классике", в особенности к эстонскому композитору Арво Пярту, чьи альбомы расходятся по всему миру... Я сочиняю схожую музыку и считаю, что мы весьма соответствуем друг другу в своих профессиональных предпочтениях. И способны сделать современную музыку еще более высокой, более открытой.

— Классики на Вас заметно влияли?

— Да, конечно. Особенно в 70-е, когда я только начинал заниматься композицией. Я многого ждал и старался равняться на моих любимых композиторов — на Малера, который в 60-е стал очень популярен, я долго слушал Рихарда Штрауса, осмысливая его кристально чистые оркестровки, мне нравился Григ, Вагнер, Дебюсси и другие... Сейчас я редко слушаю классику — не то чтобы надоело, но музыка-то на них не заканчивается.

— А современные симфонисты?

— Когда я покинул Осло и стал много ездить по миру с концертами, я слушал подобную музыку в больших количествах. Мне довольно скоро показалось, что нынешние композиторы в основном сочиняют такой стандартный философский "хардкор": "Бух! Х-р-р-р-бух! Ж-ж-ж-ж..." Я не говорю о Лигети и Пендерецком, с которыми я лично встречался четверть века назад.

— Рок-гитаристы?

— Первым был Хэнк Марвин из "Shadows". Я старался максимально чисто скопировать его звук, особенно играя баллады. Потом пришли великие 60-е, фантастическое десятилетие, когда появилась масса гениальных гитаристов. Моими идолами стали Эрик Клэптон, Джефф Бек, и, конечно, Хендрикс. Он меня настолько впечатлил, что я организовал бэнд "Dream" — для того, чтобы играть хендриксоподобную смесь психоделии с энергичным попом. На нашей пластинке "Get Dreamy" даже была вещь, озаглавленная "Хей, Джими", на манер знаменитой "Хей, Джо" Хендрикса. В Лондоне я познакомился со Стиви Винвудом, который научил меня пользоваться усилителем Marshall со специально искаженным звуком — почти таким же, какой Вы слышали здесь, в Риге.

— Однажды я наткнулся на страничку в Интернете, где среди прочих влияний на Терье Рипала указывались "Sex Pistols"...

— Ну-у-у... Наверное, я в каком-нибудь интервью упомянул, что мне нравилась песня "Pretty Vacant". За крепкий гитарный саунд. Я, конечно, слушал "Pistols", но не думаю, чтобы их влияние было сильным. Этот их певец Джонни Роттен... Ужас.

Дмитрий СУМАРОКОВ

2000