Dominik Wania: От Доминика до «Фридерика»

Среди польских джазовых музыкантов, которые концертировали в Минске, пианист Доминик Ваня – безусловный рекордсмен. Здесь он выступал раз шесть в составе различных коллективов. Прошлый год принес Доминику очередное пополнение званий и наград. К двум статуэткам «Фридерик» по итогам 2013 года за альбом Ravel (джазовый альбом года и дебют года) в прошлом году согласно опроса критиков журнала Jazz Forum добавились титул «Музыкант года» и победы в категориях «Альбом года» и «Лучший пианист». Мы воспользовались возможностью побеседовать с музыкантом, задав ему несколько вопросов.

Что ты почувствовал, узнав про последние титулы и награды?

-Откровенно говоря, я немножко надеялся на это. Издание альбома Lonely Shadows фирмой ЕСМ – это все же событие в истории польского джаза. Я надеялся, что альбом будет замечен, хотя бы потому, что какие-то сигналы поступали и раньше, что эта программа заслужила признание не только критиков, но и слушателей. Честно говоря, в прошлом году хватало хороших и замеченных альбомов, записанных в Польше. Тем не менее, мне очень приятно, что спустя столько лет польский артист был отмечен этой авторитетной зарубежной фирмой. И этот факт широко комментировался не только в Польше, но и за рубежом. Альбом расходится по всему миру. И так как теперь мы имеем возможность пользоваться разными электронными платформами, стримингами, то многие любители джаза имеют возможность познакомиться с этой записью. Так что, мне очень приятно, что эта работа была замечена и отмечена, и этот результат достигнут без какой-то специальной промоции. Но это все действует очень недолго. Грядет следующий год, который выдвинет новых артистов, новые альбомы и так далее. Так что, я чувствую удовлетворение, но думаю, что оно скоротечно, а потому надо работать дальше в той сфере, которой я занимаюсь, думая уже о каких-то новых вещах.

Можешь ли ты без лишней скромности сказать, что помогло тебе стать музыкантом?

-- Прежде всего зотел бы вспомнить в этой связи моих родителей, которые первые направили меня на этот путь, решив отдать в музыкальную школу. И железо надо было ковать, пока оно горячо. Дальше этот путь может сложиться по-разному, но сделать первый шаг необходимо. И это совсем не скромность, когда должен признать, что если бы не те люди, которых я встречал на пути к профессии, которые меня учили, с которыми я играл в разных коллективах на разных этапах моего становления, исполнял разную музыку – все это влияло на меня. Целая галерея людей, которые помогли мне стать таким, каков я есть. Конечно, это такое опосредствованное влияние, но тем не менее. Ну, а в первую очередь родители. Не могу не упомянуть и тот момент, что моя жена занимается сыном, домом, разными вопросами, а это позволяет мне заниматься выступлениями и записями. Именно она выполняет кучу вещей, которые, возможно, и не столь важны, но я могу действовать так, как я действую, делать то, что я делаю. Вот поэтому я могу утверждать: все, что происходит со мной, все эти события не были случайностью, они направлялись откуда-то свыше. Так что, за разные периоды своей жизни я могу поблагодарить многих людей, и не только тех, с кем я встречался непосредственно, но и тем, кто оказывал на меня опосредствованное влияние. Считаю все это улыбкой фортуны. Я всегда обижался, что мне не везет, что я какой-то маргинал, что люди не оценивают должным образом мою работу, но надо просто дождаться нужного времени. И ничего не надо ускорять искусственно: то, что должно случиться, произойдет само по себе. Прсто надо идти своим путем, не обращая внимания на различные ситуации, в которые попадаешь.

Ты с самого начала выбрал путь джазового пианиста? И как часто ты последнее время выступаешь с программами академической музыки?

-Как и любой другой ученик, я начинал с классической музыки. Начальная школа, потом средняя. Когда я учился в средней школе, случилось так, что в 1994 году мне довелось поехать на «Джазовую мастерскую». Понятно, на то время я совсем не интересовался джазовой музыкой, не имел про нее никакого понятия, ничего не знал про ее историю. Но после этой поездки мне уже пришлось выбирать между классической музыкой и джазом. И с тех пор классическая подготовка постоянно отражается на моем исполнении, на моем понимании музыки. И я это ценю и принимаю, как определенное достоинство моей пианистики, понимаю, что классической музыке принадлежит в ней особое место, и что она лежит в основе того, что я делаю. Кроме того, многое зависит от того, какую музыку исполняет артист и какую музыку он слушает.

В связи с предыдущим и следующий вопрос. Можно ли прийти к джазу, минуя академическое образование?

Таких примеров в истории джаза очень много, особенно когда речь идет о временах, когда джазовых школ просто не существовало. Мы живем уже в ХХІ веке, но и теперь можно встретить людей, который являются самоучками, которые одарены прирожденным талантом и не испытывают необходимости в академическом образовании. Безусловно, академическая школа многое упорядочивает, однако, наступает момент, когда необходимо делать выбор, отбрасывать академические каноны и выходить на свой собственный путь. Понятно, без классического фундамента, как мне кажется, сделать это не просто. Это напоминает ситуацию с изобразительным искусством, когда в процессе обучения знакомишься с разными техниками. Но и там бывают случаи, когдачеловек без должного образования пишет картины, которые потом уходят за большие деньги. В то же время многое зависит и от позиции потребителя. Настоящее же искусство должно быть способно защищаться, потому что без этого в будущем трудно сделать что-то, чтобы музыка вышла на новый качественный уровень. Это не значит, что джаз не возможно постигать самостоятельно, уже хотя бы потому, что сейчас в интернете можно найти необходимую помощь, можно договариваться о консультациях с компетентными людьми. Если говорить обо мне, то помимо двухлетних курсов в США, какой-то иной формальной подготовки у меня не было. Академическая музыка была для меня главной опорой, а джаз выступал в роли некоего дополнения, которое я стремился развивать в собственном диапазоне. Ездил на мастерские, консультировался у специалистов, и так вот все и сложилось. И всему этому можно научиться, а вот чему научиться нельзя – так это понять суть джаза, научиться чувству свинга, но и это может прийти со временем, если ты сотрудничаешь с признанными музыкантами, более сильными, чем ты, что здорово помогает в развитии.

Помимо всего, ты учился в Бостоне у известного музыканта Данило Переса. Что дал тебе он?

Возможно, я тогда немного недооценил ценность этих занятий. Наверное, был тогда достаточно молод и глуп. Мы с ним много говорили о гармонии и вообще об отношении к фортепьяно, он открыл мне глаза на некоторые вещи, которые только теперь, спустя несколько лет, я начал понимать. И, возможно, только теперь до меня доходит то, что мы делали вместе. Безусловно, контакт с таким классным музыкантом бесценен. И, конечно, должно было пройти какое то время, чтобы начало работать то, что я услышал. Так что стоит учиться постоянно, и это в конце концов даст результат. Я очень ценю годы, проведенные в Бостоне.

Твой первый альбом Ravel, записанный с собственным трио (награды: альбом года, дебют года, премия «Фридерик»), был издан в 2013 году, уже через несколько лет после выступления в разных коллективах. Почему же переход к собственному проекту занял столько времени?

Просто я не хотел что-то делать через силу. Не ставил перед собой цель выпускать каждый год новый альбом. Должна появиться ситуация, когда ты можешь сказать нечто существенное. Кроме того, я и так много записываюсь с другими артистами. А поскольку я и так затребован, не было необходимости делать через силу нечто исключительно свое, что имело бы для меня на сто процентов большое значение, и в чем я был бы полностью уверен, что это имеет для меня большую ценность. Только поэтому! Но это не решение для того, чтобы хоть что-то создать.Возможно, этот период затянулся, возможно тут есть какой-то минус, но я должен был осознать, что это важно не только для меня, но и для аудитории. И так возникло решение. Было чувство, что мне естественным образом захотелось что-то сделать. Безусловно, я мог бы записать сольный альбом гораздо раньше, как минимум на пару лет. Но я думал об одном: это может быть шанс для ЕСМ. Такая возможность возникла еще в 2017-м, и я не хотел спешить, опережать время, чтобы не потерять свой потенциал сольной игры на какие-то случайные записи. Конечно, этот альбом можно было издать и в Польше, но в таком случае у него не было бы столь широкой огласки. Поэтому я и решил: пусть это случится тогда, когда и должно случиться. Понятно, от записи альбома до его издания проходит какое-то время, хотя у некоторых все вместе занимает около месяца. Но я считаю, что скорость в таком деле значения не имеет, тем более, что ЕСМ и много издает, и много записывает.

Твой сольный альбом Lonely Shadows стал, если я не ошибаюсь, первым сольным альбомом польского пианиста, изданным престижной фирмой ЕСМ. Как тебе общалось с издателем Манфредом Айхером?

Контакт с ним у меня на удивление получился очень легко. Про Айхера много говорят, вокруг его имени много легенд, но у меня с ним не было никаких неприятных недоразумений. Во время записи он мне много помогал, принмал то, что я делал, поддерживал, понимая, что в студии работает, по сути, дебютант по сравнению с такими исполнителями, как Кит Джарретт или Пол Блей, и можно назвать еще много музыкантов такого масштаба. Но я не чувствовал какого-то давления со стороны могучих авторитетов, потому что со стороны продюсера шла поддержка, и это добавляло мне веры в то, что я делаю.

Записывая Lonely Shadows, ты входил в студию без каких-то предварительных набросков композиций. Это все более популярная тенденция еще со времен «Кельнского концерта» Кита Джарретта или это было исключительно твое решение?

Конечно, это было мое личное решение. Как только мы определились с началом записи сольного альбома – а переговоры продолжались около полутора лет – я сделал выбор. И в период обсуждения не было каких-то горячих дискуссий, тем более споров. Просто так сложилось, что записываться вместе с трио не получалось, другие форматы не очень подходили, и тогда Манфред Фйхер сам предложил мне записать сольный альбом. И тогда возникла идея: хорошо, запишу альбом с полностью импровизированной музыкой, мне не хочется готовить что-либо заранее. Существовал только риск относительно того, насколько хорошо я познал этот мир и мне есть что сказать и выразить это во время записи. В дополнение к тому и сам зал в Лугано, где происходила запись, и инструмент меня очень вдохновляли, и я поставил на то, чтобы поехать туда, проникнуться этим городом, этим звучанием, и их всего этого должна родиться музыка. Кроме того, у меня хватало и воображения, и исполнительских возможностей, чтобы быть в состоянии сделать это без предварительной подготовки.

В последнее время ты чаще всего выступал в составе квапртета Мацея Обары. Что дает тебе работа в группе, и когда ты чувствуешь себя более свободно – выступая соло или в коллективе?

Хочу отметить, что работа в группе менее ответственна, чем сольное выступление, уже хотя бы потому, что в группе ответственность делится на всех (смеется). Сольное выступление требует держать внимание слушателей дольше, при этом оперируя определенной формой. А это довольно сложно: строить форму, чтобы она все время оставалась привлекательной и интересной. Понятно, получив опыт онлайн-выступлений в рамках промоции этого альбома, я смог понять, что это значит: сольное, полностью импровизированное выступление. Нет, это очень не просто, потому что ты все время должен искать вдохновение, должен быть свежим каждую минуту. В кварте это делать легче, потому что тебя вдохновляют коллеги, даже как-то провоцируют, могут направить музыку так или иначе, и на это можно опираться, прицепиться к этому вагончику и ехать вместе. Что касается Мацея Обары, то его группа состоит из отличных импровизаторов, необычайно творческих людей, а сам он из тех музыкантов, которые много импровизируют и могут создать нечто из ничего. И каждый концерт – особенный, очень вдохновляющий и мне очень приятно выступать вместе с ними. И все же это не просто, я не задействован постоянно, я должен следить, что сыграл басист, что сыграл барабанщик. Но в целом все же легче, хотя есть опасность потерять связи, понимать все в целом. Но мы уже так давно играем вместе, что просто очень хорошо друг друга знаем. Понятно, один концерт бывает лучше, один хуже, но это зависит от многих обстоятельств. Так что, наверное, гораздо легче выступать в группе, чем соло, когда ответственность за поддержку драматургии концерта гораздо больше. Сольное выступление – куда больший вызов, безусловно!

А вот теперь и я попробую сымпровизировать. Представим себе, что во время записи в Лугано в зале была бы публика. Насколько изменилась бы музыка из-за наличия аудитории?

Не знаю. Несколько человек присутствовало и тогда. Запись в присутствии такого продюсера, как Манфред Айхер, меня, повторюсь, вдохновляло, как и само понимание того, что эта фирма с 50-летней историей, что хорошо известно, кто для нее записывался, чью музыку она издавала. И на этом фоне я выглядел некоей мелкой песчинкой, и, думаю, исполнение в присутствии публики дало бы свой импульс, если бы была некая ответная реакция, дыхание аудитории. Возможно, это меня вдохновило бы еще больше и больше сосредоточивало на исполнении. Запись в студии и запись на публике – это разные вещи. Но тогда публикой для меня был именно Манфред и, конечно, знаменитый итальянский звукорежиссер Стефано Америа, записавший для Манфреда более ста альбомов. Да, я ощущал стресс, но стресс, больший или меньший, всегда присутствует при контакте с публикой. Теперь ситуация иная, живых концертов нет, мы можем выступать только онлайн и, надо признаться, мне очень не хватает публики. Ее отсутствие просто не с чем сравнить. Когда играешь перед камерой, неизвестно, смотрит ли кто-нибудь это. Нет непосредственного контакта, а потму непонятно, как поддерживать драматургию такого концерта. И это очень тяжелый момент. Последний раз я выступал перед публикой где-то в августе прошлого года. Был предусмотрен тур с целью промоции Lonely Shadows, он действительно состоялся, но публики наконцертах не было. Хочу надеяться, что такая ситуация не продлится слишком долго, потому что музыка не имеет смысла, если она существует только в виртуальном пространстве. Снова могу провести параллель с живописью. Можно через интернет рассматривать какую-то картину, а вот приблизиться к ней, разглядеть какие-то детали, посмотреть под другим углом – невозможно.

Ты записывался с множеством мировых звезд джаза. Достаточно вспомнить Томаша Станько, Петра Барона, Маркуса Миллера, Ли Коница, Эдди Хендерсона, Гарри Томаса и многих других. Ты собрал целую коллекцию наград и дипломов. А как ты чувствуешь себя в роли звезды польской музыки?

Абсолютно не чувствую себя звездой и, наверное, никогда не возникнет у меня такое чувство. Это совершенно не отвечает моей природе. Конечно, я рад, что положительно оценивается то, что я делаю, что меня уважают в джазовом сообществе, что имеет свои преимущества, потому что меня приглашают к участию в разных проектах. Так, к примеру, в последнее время мы сделали концерт для четырех фортепьяно с участием Марцина Василевского, Лешека Можджера и Петра Ожеховского. Мне было очень приятно присоединиться к этим отличным музыкантам. Но, тем не менее, еще раз повторю: какой-то звездой я себя совсем не ощущаю. Даже не знаю, как это – быть звездой.

Что дает тебе преподавание в Институте джаза музыкальной академии в Катовицах?

Прежде всего я преподаю в Академии музыки в Кракове. Именно там у меня есть ученики-пианисты. Что же до Катовиц, то там я преподаю разные общие дисциплины. Что это дает мне? Наверное, в первую очередь контакт с другим поколением. Это такая вещь, которая влияет на меня, позволяет видеть, как меняется это поколение, каковы современные тенденции, что слушает молодежь, чего она ждет. Многие из них отлично играют, идут впереди с различными музыкальными новинками, выискивают самые разнообразные материалы, они очень увлечены всем этим. В то же время молодежи требуется определенное совершенствование, а также – в известном смысле – смирение. Я тоже помню, как мне говорили: ты отлично играешь, но у тебя нет смирения. Я не понимал, что это значит. Мне казалось, что я не выпячиваю себя сознательно, не пытаюсь что-то делать через силу – и не знал, что не так с этим смирением. Но только теперь, из-за общей ситуации – и дело не только в пандемии, вообще social media у нас на расстоянии вытянутой руки – вы можете везде сделать фотографию: я нахожусь здесь, играю так. Все время идет восхваление, все время кому-то что-то доказывают – и это все, мне кажется, весьма негативно влияет на то, как люди подходят к своей профессии, да и вообще к отношениям. В определенном смысле это результат отсутствия смиренности, и этому надо учиться. Конечно, касается это не всех. Тут нельзя обобщать, что у всех нет этой смиренности. Так что, можно сказать, что обучение взаимное, потому что я тоже многое узнаю у молодежи. Просто они быстрее ко всему этому приходят. И если они целенаправленно будут продолжать делать то, что они делают, то у большинства есть шанс поддерживать свой профессионализм на достойном уровне. А вообще, время покажет, какое будущее у этой профессии. Хотя бы потому, что сегодня они учатся одному, но неизвестно, что можно будет исполнять в будущем. Это такая вещь, которую трудно предвидеть.Они психологически тяжело переживают сегодняшнюю ситуацию, потому что отсутствует возможность практики. Клубы не работают, нельзя сходить в клуб, чтобы поучаствовать в джем-сешн или исполнить какие-то собственные вещи. Так что их мотивация страдает.

В завершение попрошу тебя продолжить фразу «Для меня джаз – это …»

Даже не знаю… Ну, наверное, для меня джаз – это определенный спосб существования, выражаемый именно через эту, а не какую-нибудь иную музыку. Она дает мне свободу. Конечно, все зависит от того, в каком жанре ты развиваешься и что для тебя является приоритетом в рамках этой музыки. Для кого-то приоритетом может быть исполнение стандартов как можно ближе к оригиналу, поддержание традиции, а для кого-то приоритет – это постоянный поиск чего-то своего, каких-то разных вещей. Такие люди черпают вдохновение из разных источников, и, благодаря этому имеют шанс все время развиваться. Наример, музыка барокко уже не будет развиваться, эта страница уже навсегда закрыта, в то время, как джаз еще не остановился в развитии. И это развитие, понятно, может быть как позитивным, так и негативным, но пока есть творцы, которые лидируют в этой музыке и способны предлагать нечто новое. Так что для меня джаз – это способ быть свободным, хотя и не могу утверждать, что на все сто процентов. Часто можно услышать нечто типа «джаз – это свобода, и потому я играю джаз, чтобы быть свободным.» Джаз не может быть полностью свободным, потому что в нем есть определенные самоограничения. Потому что, если ты хочешь что-то дать этой музыке, необходимо отказаться от каких-то вещей. Так что, я не могу сказать, что джаз – это стопроцентная свобода, как многие говорят. Что еще джаз для меня? Возможно, я уже говорил: это та музыка, в которой я чувствую себя лучше всего, которая позволяет удовлетворять мои артистические устремления, которая дает мне свободу действия.

Беседовал Алесь Кривицкий

Перевод с белорусского Леонид Аускерн