Tomasz Stanko

Томаш Станько родился 11 июля 1942 года в Жешове. В средней музыкальной школе учился по классам скрипки, фортепиано и трубы. Еще будучи учени­ком средней музыкаль­ной школы, выступал в краковском джаз-клубе "Геликон" в квартете пиа­ниста Вацлава Киселев­ского, а с 19б1 года актив­но работал в клубе "Под яшчурами". Осенью 1962 года вошел в состав квар­тета JAZZ DARINGS, лиде­ром которого был пиа­нист Адам Макович. В 60-е годы выступал и записы­вался с Кшиштофом Комедой, Анджэем Тшасковским, Бернтом Розенгреном, Збигневом Намысловским, позже стал лиде­ром собственных кварте­та и квинтета. Начиная с 1973 года принялся целе­направленно реализовы­вать собственные творче­ские замыслы, выступая с квартетами, дуэтами (с Томашем Шукальским, Ада­мом Маковичем, Анджэем Курылевичем, Янушем Сковроном), участвовал в концертах группы IN FOR­MATION Славомира Кулповича. Выступал во мно­гих странах мира, в том числе играл соло в храме Тадж Махал в Индии. 70-е — 80-е годы — это период его совместных проектов со многими знамениты­ми музыкантами джаза: Сэйсилом Тэйлором, Гэри Пикоком, Дэйвом Холлан­дом, Доном Черри, Албер­том Мангельсдорфом, Яном Гарбареком, Джэ­ком ДэДжонеттом. Томаш Станько — автор музыки к документальным, худо­жественным фильмам, спектаклям. На сегодняш­ний день он — один из на­иболее знаменитых джа­зовых исполнителей и композиторов Европы, первым из польских му­зыкантов он стал постоян­но записываться для пре­стижной фирмы ЕСМ Records, привлекая к этим записям известнейших музыкантов Европы. Если судить по дискографии Томаша, его любимый му­зыкант — Кшиштоф Комеда. Согласно опросу спе­циалистов, проведенно­му польским журналом Jazz Forum, Томаш Стань­ко был, причем безогово­рочно, признан лучшим польским музыкантом джаза 90-х годов прошло­го века (113 пунктов у не­го, 58 у занявшего второе место Збигнева Намысловского), квартет (секс­тет) Томаша Станько был назван третьим в катего­рии "Ансамбли", а в кате­гории "Лучший альбом" в числе семи первых были названы сразу три альбо­ма, в записи которых при­нимал участие Томаш Станько, причем альбом Litania (ЕСМ, 1999) септета Станько с музыкой Кши­штофа Комеды (1931 — 1969) был также безогово­рочно признан лучшим изданием декады.
В конце ноября 2002 года в Минске состо­ялся концерт знаменитого польского тру­бача Томаша Станько Слушать музыку в исполне­нии Томаша Станько мне бы­ло всегда очень непросто. Да­же относительно ранние его записи типа Music For К (1970), Music 81 (1982), до­ступные и в наших магазинах еще советских времен (серия Polish Jazz), принуждали к не­случайному знакомству с этим музыкантом: к прослу­шиванию его программ обя­зательно следовало готовить­ся, поскольку эта музыка су­щественно отличалась не только от того, что в те годы издавалось в Польше, но и от многого того, что было тогда актуальным на мировом джа­зовом рынке. Музыку Томаша Станько нельзя было отнести к просто авангардной или вы­зывающе новой. Это был об­ращенный к пытливому слу­шателю материал, который базировался прежде всего на основательном композитор­ском грунте пана Станько, это были в первую очередь его личные высказывания по­средством языка современ­ного джаза, построенные на точно рассчитанном прин­ципе выражения собственно­го мировоззрения средства­ми джазовой музыки. Это осо­бенно чувствовалось на об­щем фоне польского джаза тех годов, который был в ос­новном сориентирован все- таки на мэйнстрим, причем музыка большинства авторов также придерживалась этого направления. Музыка же То­маша Станько выделялась не только более сложным музы­кальным языком, но и фор­мой композиций, которая ос­новывалась на развернутых аранжировках, своеобразной подаче материала, очень сильном присутствии в музы­ке личностного элемента. Именно последнее, как мне кажется, и превращало твор­чество этого музыканта в про­дукт весьма узнаваемый, хоть и достаточно сложный для восприятия: недаром у нас, например, Томаш Станько всегда считался исполните­лем несколько "заморочен­ным", некой вещью в себе. Но иначе и быть не могло, по­скольку все то, что делал этот композитор и трубач, всегда было отмечено не только це­леустремленностью, точно поставленными целями, узна­ваемым почерком, но и во многом (прежде всего — опять же у нас) опережало процессы в джазе польском и развивалось параллельно с процессами, происходивши­ми в джазе европейском. Именно европейском, по­скольку музыка Томаша Станько явно не американи­зированная, несмотря даже на его активные контакты с известными американцами.

При этом следует заметить, что чуть ли не определяющим элементом во всем творчестве Томаша Станько стало его зна­комство с выдающимся поль­ским композитором и пиани­стом Кшиштофом Комедой. Можно даже утверждать, что в определенном смысле сам То­маш Станько стал в музыке продолжением тех принци­пов, которые принес в джаз Комеда. Он ведь тоже отли­чался стремлением к услож­ненному, экспериментально­му музыкальному языку, мно­го работал с формой и был в музыке ярким индивидуалис­том, если иметь в виду опять же стилистику. Музыку Комеды Станько исполнял посто­янно, что в конце концов при­вело в созданию альбома Litania, название которого не­посредственным образом связано со словом "молитва". Альбом этот полностью по­свящался музыке Кшиштофа Комеды и, как и несколько предыдущих, был издан осе­нью 1999 года известной фир­мой ЕСМ, которая специали­зируется на музыке концепту­альной, экспериментальной. Записан альбом был септетом Томаша Станько при участии нескольких авторитетных ев­ропейских музыкантов, кото­рых представлю ниже.

Но прежде следует напом­нить о той роли, которую сыг­рал в истории не только поль­ского джаза Кшиштоф Комеда. По образованию врач, он всю свою недолгую жизнь посвя­тил все-таки музыке, в которой проявил себя как автор ярких, оригинальных произведений. Он много писал для кино (бо­лее 40 фильмов), и музыка для фильма "Нож в воде" Романа Полянского сделала его изве­стным во всем мире. Кроме то­го, прекрасной мелодией, вы­росшей до ранга эвергрина, стала его "безделушка" — выра­зительная баллада под назва­нием Sleep Safe and Warm из музыки для фильма Rosemary's Baby все того же Полянского. Что касается джаза польского, то своей активной ролью на этапе его становления Комеда во многом содействовал раз­витию этой музыки в Польше, формированию ее своеобра­зия и утверждению авторитета джаза в обществе. А это, замечу, выпало на времена очень спорные: послесталинские, когда в Польше времен Гомул­ки, точно так же, как и в хру­щевском СССР, наступила сво­еобразная оттепель, в том чис­ле и в области культуры. Томаш Станько недаром считает аль­бом Litania одним из наиболее важных моментов в собствен­ной творческой карьере: "Это — музыка Комеды, но одновре­менно еще и очень личный мой альбом. Возможно, пото­му, что темы Комеды настоль­ко прекрасны, что по-прежнему создают широкий простор для всевозможных индивиду­альных интерпретаций".

К великому сожалению, сам этот альбом мне прослушать не удалось, поэтому про исто­рию его создания, особеннос­ти изданной музыки будут го­ворить далее участники сеп­тета Томаша Станько, но прежде всего инициатор со­здания альбома, шеф ЕСМ Манфред Эйхер.

Манфред Эйхер (Manfred Eicher). Считаю этот альбом прекрасным манифестом му­зыки Польши, музыки Евро­пы, музыки с сильными сла­вянскими влияниями. Конеч­но, я смотрел фильмы Полян­ского еще в середине 60-х и слышал музыку Комеды, но к идее Litanii пришел недавно, уже после того, как поработал с эстонским композитором Арво Пяртом... Я осознал глу­бину меланхолии и краски осени, которые слышны в му­зыке Комеды. И тут же поду­мал о Станько как о пропаган­дисте этих очень знаковых тона и движения, если гово­рить о концепции звука и ти­шины. Litania возникла в очень близкой связи с Litany Арво Пярта, вот почему мы и дали альбому такое название. Такого типа звучания, особен­но звучания европейских композиторов на поле им­провизационной музыки, стали в последнее время осо­бенно важными, если при­нять во внимание, как много звучаний бибоповых, нео­консервативных вышло из Соединенных Штатов. Я счи­таю: пришло время обратить внимание на то, что есть у нас самих, и не забывать собст­венных истоков.

Томаш Станько (Tomasz Stanko). Манфред Эйхер дал точный ответ: всему свое вре­мя. Это была его идея. Человек, который находится близко ко многйм вещам, часто просто не замечает их. А настоящая, сильная музыка всегда про­бьет себе дорогу — это лишь вопрос времени. Что касается меня, эта музыка была пропу­щена сквозь призму моего личного опыта. У меня было полгода на подготовку. Я жил этой музыкой, вникал в нее все глубже. Переживал ее по-новому, и когда находился в репе­тиционной, припоминал даже тот запах, который ощущал, выйдя из кинотеатра в Кракове после того, как посмотрел "Нож в воде". Эта сессия записи стала для меня особым собы­тием, она была для меня луч­шей по многим моментам: ес­ли иметь в виду собственно ис­полнение на трубе, кондицию, точность и четкость исполне­ния. Короче, по всему, даже по тем самым сантиментам. Это ведь именно Комеда вывел ме­ня на большую сцену. И я по­нял, что наконец могу его за это отблагодарить — с таким составом прекрасных музы­кантов и при помощи такого лэйбла, который гарантирует международную дистрибью­цию. Я сориентировался и по­нял, что, возможно, ничего ему и не возвращаю, — это только он, Комеда, после смерти вы­водит меня на еще большую сцену. Несомненно, это была магическая, мистическая, пре­красная сессия!

Джон Кристенсен (Jon Christensen). На Litanii играют шестеро, иногда семеро музы­кантов. Эта музыка в большей мере аранжированная, чем та, которую я исполняю обычно. Здесь все расписано Томашем Станько, поэтому у нас не бы­ло слишком большого места для импровизации. Это я гово­рю об общей концепции. Ощу­тил ли я в этой музыке что-то специфически польское? По­жалуй, нет. Я достаточно хоро­шо знаю польских музыкантов и польскую музыку. Иногда ме­ня спрашивают, почему я ис­полняю тот тип нордической музыки, которую играют так­же среди прочих Ян Гарбарек, Терье Рипдал, Бобо Стенсон. Но люди цепляются к музыкальной этикетке, а для нас ис­полнение музыки скандинав­ской или польской является чем-то очень натуральным, она наверняка не происходит из Нью-Йорка! Томаш Станько — чудесный музыкант, один из лучших трубачей вообще. Я иг­рал с ним в различных груп­пах, и в давние времена это бы­ла тотально свободная, фри- музыка. Вместе с ним и Арил- дом Андерсеном мы записали альбом с балладами, и это была прекрасная работа.

Палле Даниелссон (Palle Danielsson). Думаю, многие ев­ропейские музыканты джаза, которые начали выступать в начале 60-х, находились под влиянием не только амери­канского джаза, но еще и му­зыки современных компози­торов, таких, как, например, Барток. Мы все используем их достижения в нашей музыке, иногда в ней слышны и эле­менты фольклора. Именно это нас и объединяет. Это я го­ворю о той генерации, к кото­рой принадлежат Эйе Телин и Кшиштоф Комеда, а также бо­лее младшие Томаш Станько и Ян Гарбарек. На Litanii каждый из нас получил место для соль­ных партий, в которых у нас много свободы, но фундамент аранжирован очень доброт­но. Лично мне не мешает, что некоторые партии расписаны слишком тщательно. Я могу чувствовать себя свободно да­же внутри таких структур. Это действительно очень специ­фическая работа. Мы записы­вались в Осло, а накануне за­писи было два дня для репети­ций. В студии царила прекрас­ная атмосфера, каждый слы­шал друг друга отлично и каж­дый работал на ансамбль. Все были одинаково заинтересо­ваны в материале и каждый привнес в него нечто свое.

Бобо Стенсон (Bobo Stenson). Litania — это по-настоящему прекрасная музыка. В те времена с Комедой я зна­ком не был. Я лишь знал, что есть такой композитор и пиа­нист, но его музыкой не инте­ресовался. Но сегодня видно, что его музыка очень визуаль­ная, она вызывает образные ассоциации. Это очень мощ­ные темы, дающие момен­тальные образы. Над этой му­зыкой мы не работаем слиш­ком много. Мы просто ее иг­раем. И это иная музыка по сравнению с той, которую ис­полняем в квартете Станько. Какую из тем я больше всего полюбил? Сложно сказать. Полюбил Rosemary's Baby — это очень красивая, простая баллада. Ее можно интерпре­тировать совершенно по-раз­ному. И очень приятно, что можно исполнять эти старые вещи, а они по-прежнему зву­чат очень свежо.

Бернт Розенгрен (Bernt Rosengren). С Комедой я по­знакомился во время одного из первых фестивалей в Вар­шаве. После концерта он спросил меня, не могу ли я по­ехать во Вроцлав, чтобы там записать музыку к фильму "Нож в воде". Мы и поехали на пару дней, но я тогда задер­жался в Польше на полтора месяца. Он назвал заглавную тему к фильму мо­им именем, а вот остальная музыка была импровизацией. Мы смотрели на экран и игра­ли то, что чувствовали, после чего оставляли из всего запи­санного лучшие фрагменты. Играли очень просто, бук­вально на двух аккордах, что- то типа того. Комеда был од­ним из первых в Европе музы­кантов, которые начали ис­полнять фри-джаз. Это смеш­но, но мы играли эту музыку много лет назад, но она по- прежнему — полный поря­док! Litania — это моя первая сессия для ЕСМ, и я очень бла­годарен Томашу за приглаше­ние поучаствовать в данном проекте.

Йоаким Милдер (Joakim Milder). Все это для меня — восхитительный опыт! Я впервые играл с Томашем Станько и впервые записы­вался для ЕСМ. Это значит для меня очень многое. Я не сов­сем, правда, понимаю, почему меня пригласили. С Томашем виделся несколько раз, по­скольку часто выступаю с Пал­ле и Бобо, поигрываю с Берн- том. Возможно, меня выбрали как противовес Бернту, кото­рый также играет на теноре: все же я представитель иного поколения, у меня другой под­ход к музыке, другое звучание. Но все это сыграло! Да, могла быть катастрофа, но мы игра­ем очень по-разному, это буд­то звучат два совершенно раз­ных инструмента. Мне такое звучание очень понравилось. В музыке Комеды более чем сами темы мне нравятся структуры, принцип, соглас­но которому он отмерял про­порции междукомпозицией и импровизацией, что для мно­гих — проблема нерешаемая. Эта музыка глубокая и серьез­ная. Один из моих приятелей в Швеции, прослушав этот аль­бом, оценил его как музыку очень польскую, почти литур­гическую, костельную, като­лическую. Я понимаю, что он имел в виду. Да, она серьезная, грустная, но не лишенная надежды.

Из сказанного музыкантами возникает достаточно ясная картина, в каких условия) согласно каким принципам готовилась и записывалась эта программа. Следует напомнить, что Litania, даже при условии действительно достойной системы дистрибьюции продукции фирмы-издателя, оказалась по-настоящему замеченной в музыкальных кругах. Рецензии на альбом появились не только в музыкальной прессе, но и в изданиях, адресованных куда более широким кругам читателей. Ниже я знакомлю с фрагментами из наиболее интересных рецензий.

"Альбом начинается одной из наиболее удачных композиций Комеды Svantetic, a триi очень разные версии Sleep Safi and Warm из Rosenary's Babу создают ведущий мотив (в двух из них гитарист Терье Рипдал осторожно подкрашивает звучание). Кроме Станько, обращает на себя внимание шведский мастер тенор Бернт Розенгрен, некогда так же очень важный коллега Комеды. Его великий тон доминирует в лирической Bailai For Bernt из фильма "Нож в воде". Продолжительный, выдержанный главным образом конвенции фри Nighttimе Daytime Requiem — это полная событий и эпизодов дань памяти Джону Колтрейну. Саксофонист Йоаким Милдер ритм-секция из Бобо Стенссона, Палле Даниелссона и Джона Кристенсена дополняют этот привлекательный септет. И если даже Litania не сразу производит такое впечатление, как альбом Bluish 1992 года, он все равно прекрасный пример памятника, который приоткрывает свои богатства при каждом следующем прослушивании. Чудесно созданный плод настоящей любви (Энди Гамилтон, "Ware", Анлия).

"Томаш Станько реконструировал 21-минутную композицию Nighttime Daytime Requiem на основе неполной партитуры и радио записей. Стонированные, магические моменты, интенсивные соло саксофонов, таинственный диалог Станько с пианистом Бобо Стенсоном, нервные соло Палле Даниелссона на контрабасе, как и экстатические лирические секвенции ансамбля характеризуют эту прекрасную камерного xapaктера музыку. Тема The Witch звучит особенно зловеще в ис­полнении Терье Рипдала, ко­торый использует абстракт­ные, агрессивные звуки гита­ры. Три версии Sleep Safe and Warm (колыбельной из клас­сического фильма ужасов Ро­мана Полянского Rosemary's Baby) — это характерные пункты всего альбома: под ро­мантической поверхностью вдруг каждую минуту раскры­вается очередная пропасть, а за милым фасадом скрывают­ся вещи непредсказуемые" (Ханс Стернер, "Stereoplay", Германия).

"Было ли выступление Томаша Станько в "Джаз кафе" концертом года? Так считает Джон Фордхэм. "Romancing Полянский". Триумф! Это бы­ло событие, особо ожидаемое той осенью — хотя бы по той причине, что Станько, неког­да названный критиком Иоа­химом Берендтом "белым Ор­неттом Коулменом", давно из­вестен как музыкант необыч­ного воображения и отваги. Его скандинавская ритм- группа — это европейская ле­генда. Музыка Комеды восхо­дит к традициям джаза и очень открыта для импрови­зации. А записанный этим ан­самблем альбом Litania — дей­ствительно прекрасная рабо­та. Меланхолические темы Комеды, изложенные солид­ным коллективным звучани­ем двух саксофонов и трубы, оживляются эвансовской фразировкой Бобо Стенсона на фортепиано, спорадичес­ким, темным контрапунктом Палле Даниелссона на кон­трабасе и сдержанным, но му­скулистым исполнением Джона Кристенсена на удар­ных" (Джон Фордхэм, "The Guardian", Англия).

"На "Литании", которая везде считается одним из лучших европейских альбомов джаза последних лет, Томаш Станько вновь вызвал к жизни музыку Комеды в обстановке, для ко­торой она и писалась, — на эс­траде как материал для спон­танного воплощения и новой интерпретации. Начиная с одухотворенной версии од­ной из наиболее привлека­тельных тем Svantetic, септет наполнил его благодарностью и меланхолией, которая вооб­ще стала характерной чертой композиций Комеды. Но вот в соло музыканты внесли собст­венные, индивидуальные идеи. Розенгрен дал ансамблю солидное тепло, второй тенорист Милдер, по принципу контраста, играет сухо и сдер­жанно. Стенсон привнес мо­менты элегантности, а сам Станько в своих полных ис­кренности соло исполнял по­переменно удивительные вир­туозные каскады и характер­ные, грязноватые вокализа­ции, привнося в собственное исполнение характер край­ней индивидуальности, пол­ный абсолютно применимой здесь чести" (Крис Паркер, 'The Times", Англия).

Даже по этим фрагментам рецензий становится понят­ным, что приезд по линии Польского института в Мин­ске этого музыканта явно тя­нет на событие неординар­ное. А возвращаясь к упомянутой в самом начале анкете, могу отметить, что в ней, как ни странно, вообще не на­шлось места таким знамени­тым польским джазменам, как Адам Макович, Михал Урбаняк, Януш Муняк. Судя по тому количеству изданных в 90-е годы альбомов, необычайной активности выступлений, То­маш Станько действительно честно и вполне заслуженно был назван лучшим музыкан­том десятилетия.
При подготовке статьи бы­ли использованы материалы, опубликованные в журнале Jazz Forum (№3-2000 г.).

Дмитрий ПОДБЕРЕЗСКИЙ



Jazz-Квадрат, №6,2002