Sheila Jordan - Обед с Шейлой Джордан (часть 1)

От переводчика: У этого материала две героини. Первая — это известная американская рказовая певица Шейла Джордан, блестящий мастер скэт-вокала, свидетель и участник многих важных событий в джазе, начиная с 50-х годов грошлого века, вторая — итальянская джазовая певица, педагог и журналистка Ева Симонтакки (Eva Simontacchi). Очередная встреча в Милане 20 февраля 2004 года Шейлы Джордан с ее итальянскими ученицами и почитательницами вылилась в большое н интересное интервью. Впрочем, это было, пожалуй, не интервью, аккуратно обструганное и отлакированное для печати, а свободная, очень искренняя беседа. Возможно, беседа не слишком насыщенная фактами, но мне давненько не приходилось читать чего-либо близкого по уровню эмоционального накала, по степени откровенности высказываний, по красочному психологическому портрету героини, который стоит за нижеприведенными строками. Еве оставалось только тактично и ненавязчиво направлять беседу в нужное русло, все остальное о себе Шейла сказала сама. Перу Евы Симонтакки принад лежит как запись самой беседы, так и небольшая биографическая справка о Шейле Джордан. С любезного разрешения Евы мы публикуем эти материалы, впервые появившиеся на jazz- italia.net.

Шейла Джанетт Доусон (Sheila Jeanette Dawson) родилась 18 ноября 1928 года в Детройте, штат Мичиган. Росла она в бедной семье в шахтерских поселках Пенсильвании. Шейла Джордан петь начала еще ребенком, а уже в подро­стковом возрасте стала рабо­тать на полупрофессиональ­ной основе в клубах Детройта. Первым, кто оказал на нее большое влияние, был Чарли Паркер, да и в целом, инстру­менталисты в значительно большей степени, чем певцы, воздействовали на формиро­вание ее вкусов. Работая пре­имущественно с темнокожи­ми музыкантами, она встрети­лась с неодобрением со сто­роны белой общественности, но не изменила своим привя­занностям. Шейла входила в вокальное трио Skeeter. Mitch and Jean (она в этом ансамбле была Jean), исполнявшее вер­сии сольных партий Чарли Паркера в манере, напоминавшей более поздние экспери­менты другого трио, Lambert. Hendricks and Ross. Посте пе­реезда в Нью-Йорк в начале 50-х годов, она вышла замуж за работавшего с Паркером пиа­ниста Дюка Джордана (Duke Jordan) и училась музыке у Ленни Тристано (Lennie Tristano). Ее первые записи по­явились в начале 60-х. Одна из них вышла под ее собствен­ным именем, другая, The Outer View, была сделана с Джорд­жем Расселом (George Russell) и содержала известную 10-ми­нутную версию You Are My Sunshine.

В середине 60-х она делила свое творчество между джазо­выми литургиями, исполняв­шимися в храмах, и интенсив­ными выступлениями в клу­бах, но круг ее поклонников был узок даже среди знатоков джаза. Лишь к концу 70-х джа­зовая публика начала нахо­дить вкус в бескомпромиссно­сти джазового стиля певицы и, как следствие, ее популяр­ность выросла — она стала ча­ще записываться, издав в том числе альбомы с пианистом Стивом Кюном (Steve Kuhn), с квартетом которого она со­трудничала, и альбом Номе на стихи Роберта Крили, поло­женные на музыку и аранжи­рованные Стивом Суоллоу (Steve Swallow).

В 1983 году в дуэте с басис­том Харви Суорцем (Harvie Swartz) был записан альбом Old Time Feeling, в который во­шел ряд стандартов, постоян­но исполняемых Шейлой на ее концертах. В 1990 году появился диск Lost And Found где пе­вица отдала дань своим бибоповым корням. Обе этих рабо­ты удачно отражают уникаль­ные особенности вокальной техники певицы. такие, как ча­стые и неожиданшле смены высоты тона, регулярно обескураживаюшие неподготовленную аудиторию. Исключительно своеобразная вокалистка, Шейла Джордан относится к тому узкому кругу истинно джазовых певиц, которые полностью соответствуют этому званию. Свое 75-летие Шейла отметила выпуском в конце прошлого года альбома Little Song на Highnote Records.

У Шейлы Джордан был напря­женный трудовой день, студия, саундчек.. но вот она среди нас, свежая и улыбающаяся, как всегда. Она наделена неве­роятным жизнелюбием и энергией, и ведет себя, как по­дружка среди подружек — не­скольких итальянских учениц, не один год прилежно посеща­ющих ее мастер-классы в Ита­лии — Элеонора ДЭттоле, На­дя Паццалья, Патриция Сонего. Мы прекрасно пообедали вместе и в ожидании кофе и де­серта начали задавать ей во­просы...

Надя Паццалья: Хотелось бы знать, приходилось ли Вам, несмотря на много­летнюю блестящую карье­ру и опыт, оказываться в ситуации, когда Вас охва­тывает неуверенность в се­бе, или Вы чувствуете от­сутствие вдохновения, и как Вы преодолеваете по­добные моменты?


Ш.Дж.: Да, мне не раз при­ходилось попадать в ситуации, когда не удавалось работать достаточно много или, ска­жем, вообще довольно долго обходиться без работы. Но я всегда знала, что если хочу по-прежнему заниматься музы­кой, выступая перед зрителя­ми или просто сохраняя эту любовь в своей душе, я обяза­тельно буду петь, не имеет значения в каких условиях. Если ты действительно предан музыке, она не может стать ненужной. И тогда не имеет значения, поешь ты постоянно или нет. Но при этом надо быть очень осторожной.- В моей жизни были алкоголь и наркотики, этакий услужливый костыль, подворачивающийся в тот момент, когда не удавалось работать так, как тебе хочется,причем дело тут не в деньгах, а в душевной потребности. Потребность в музыке - это как еда для меня, и, я уверена, еще для многих людей, с головой погруженных в музыку. И когда у тебя не хватает пищи, духовной пищи, ощущаешь такую пустоту... Еще раз повторюсь: надо быть очень осторожной, чтобы не поддаться алкоголю и наркотикам в такой ситуации.

Ева Симонтакки: Это сво­его рода депрессия, из-за которой начинаешь совер­шать какие-то губитель­ные для себя поступки...


Ш.Дж.: Точно! Это самораз­рушение! И наиболее часто разрушается то, что ты лю­бишь больше всего — музыка. Поддержка, вера и программы, предназначенные для людей, борющихся с алкогольной и наркотической зависимос­тью, помогли мне вернуть веру в себя, но это может произой­ти снова... Мне очень повезло, потому что я много молилась и старалась общаться с людьми, которые могли мне помочь в преодолении этих кризисов.

Е.С.: Но эти преодолен­ные кризисы, эти пробле­мы... Они сделали вас силь­нее...
Ш.Дж.: Да... И это есть в моей музыке. Все в музыке — и хоро­шее, и плохое. Все это опыт, и все это в музыке.

Элеонора Д'Эттоле: Надя спросила Вас о трудных пе­риодах в жизни. А мне хо­телось бы знать, какие мо­менты в жизни были для Вас самыми радостными. Что давало силы и надежду для того, чтобы двигаться вперед...

Ш.Дж: Вы говорите о музыке, которую я слушала,или о музыке, которую я исполняла сама?

Э Д.: Я говорю о том, что больше всего помогало Вам, что придавало энергию и позитивные эмо­ции.

Ш.Дж.: Что ж.. Это люди, ко­торые понимали, что я пыта­лась сказать своей музыкой. Всегда находился кто-то, толь­ко не считайте меня жадной до комплиментов, просто кто-то подходил и говорил со мной, и говорил, что он слышал то, что я пою, и он почувствовал, о чем я пою... О! Это давало мне веру в себя! Когда я делала первые шаги, меня очень сильно под­держал Чарли Паркер, сказав, что у меня идеальный слух (дословно — million dollar ears — прим. пер.). Он говорил: "Де­вочка, у тебя все будет хоро­шо!" А потом были самые раз­ные музыканты, которые при­глашали меня на концерты и в клубы, чтобы исполнять музы­ку. У меня не было ни агентов, ни менеджеров, и всю работу я находила через музыкантов. И это было лучшим комплимен­том для меня, когда они звони­ли мне и спрашивали, не хочу ли я с ними выступить. Это бы­ло здорово! Самые счастливые моменты в моей жизни — это когда мое пение сопровожда­ют музыканты, и между нами возникает незримая связь. Мы становимся словно единым целым. Я переживала в таких случаях совершенно незем­ные ощущения. Не часто, но это были неземные ощуще­ния. Впервые так случилось, когда я соединила голос со звучанием контрабаса. Это было трудно, потому что я ис­полняла целый концерт толь­ко в сопровождении контра­баса, не одну песню, а целый вечер — только голос и кон­трабас. Такого еще никто не делал. Никто даже не подозре­вал, что это возможно. И все говорили: "Что? Ты сошла с ума! А где ударник? Где форте­пьяно?" и так далее... А я только отвечала: "У меня в голове, ре­бята! Они у меня в голове! Фор­тепьяно и ударные — у меня в голове!" (Мы хихикаем, и Шейла тоже усмехается).

Помню, однажды контрабас и голос полностью слились, это был абсолютно единый звук, и я словно оказалась вне своего тела. Полностью воспа­рила над ним. Я не помнила кто я, где я, откуда идет звук, как это произошло — не знаю, но это было самое невероятное чувство, которое я когда-либо испытывала! Это трудно опи­сать. Мне кажется, таких мо­ментов в моей жизни было примерно пять, я счастливыи человек. И невозмож­но предугадать, когда про­изойдет такое. Ты не знаешь. Может пройти двенадцать лет и вдруг—такое случается и это прекрасно! Также как сама му­зыка, очень волнуют встречи г большими музыкантами. Мне сложно выделить какую-то конкретную ситуацию, но я стараюсь перед выходом на сцену не нервничать, гоню от себя мысли типа: "О Боже, хоть бы кому-нибудь понравилось мое пение!" Я стараюсь исхо­дить из того, что я люблю эту музыку и для меня важно с ее помощью донести людям по­слание. Я чувствую себя медиу­мом. Когда я преподаю или пою, я — транслятор этой му­зыки. Вот так я себя ощущаю, и я остаюсь таковой, пока гово­рю с вами, пока мы беседуем, пока эти молодые певицы рас­сказывают мне о себе и о сво­их чувствах, и я говорю им о своих. Это тоже послание, ко­торое я стремлюсь передать, так же, как и на сцене. Это по­слание.

Е.С.: Шейла, а что стоит за музыкой? Что за ней спря­тано?

Ш.Дж: Что ты имеешь в ви­ду?

Е.С.: Ну, вот мы говорим о музыке. Но ведь это не толь­ко ноты и звуки... Что при­дает им смысл?

Ш.Дж: Ваша душа! Ваша ду­ша! Вотчем это всегда было для меня! Забудьте про ноты! Ноты — это только ступень к тайни­кам души!

Е.С.: Да! Мы говорили об этом, но как-то вскользь... Было бы очень интересно обсудить этот вопрос по­дробнее...


Ш.Дж: Да, это душа! Я гово­рю об эмоциях.. Другими сло­вами, все, что происходит в твоей жизни, хорошее или плохое, отражается в музыке, если музыка уже стала частью души. Все это преломляется в создаваемых тобой звуках. И мое послание еще и в том, что­бы не обращать внимания на то, легко или тяжело тебе, хва­тает ли у тебя площадок, где те­бя готовы слушать, всегда ли к тебе одинаково ровно отно­сятся другие музыканты, инст­рументалисты... Ты веришь в это? Ты веришь, что тебе дан дар, которым надо делиться с людьми? Ты веришь в это? Если да, то нельзя позволить кому бы то ни было уводить тебя с намеченного пути. Надо быть выше этого. Временами бывает очень тяжело, но я никогда не поддавалась обстоятельствам. Понимаете? Никогда! И мне часто приходилось слышать: "Зачем тебе это петь? Есть другая музыка! Можно заработать хорошие деньги". Я отвечала: "Эй, да дело не в деньгах... Я могла бы найти работу и в офисе и печатать письма!" Если бы хотела! Но мне не это надо. Я стараюсь. поддерживать ту музыку, которую я люблю, а она когда-нибудь поддержит меня. Может быть, этого и не случится, но я навсегда останусь с ней, потому что люблю ее и верю в нее. Музыка для меня — способ жить.

Знаю, как нелегко приходится молодым певцам, и я говорю им: "Не позволяйте никому и ничему сбить себя с толку Вы найдете свой путь к пению. Найдете свой путь,чтобы выразить... Возможно, не каждый день в неделю, может быть не каждый день в месяц, возможно всего раз за па­ру месяцев, но вы найдете то место, где сможете создавать музыку. И пока вы боретесь и не опускаете руки, все будет хорошо..." И я это пережила!

Вы знаете, ребенком я росла сама по себе. Я вышла из очень скверной семьи. Очень сквер­ной. Уже с семнадцати лет мне приходилось надеяться толь­ко на себя. Взрослеть при­шлось очень быстро! В юности я прошла через ужасные, отвратительные расовые предрассудки со стороны лю­дей с белым цветом кожи в Де­тройте, потому что мне всегда хотелось быть в музыкальной среде, и белые копы постоян­но таскали меня в полицей­ский участок. Я переехала в Нью-Йорк, там меня избили на улице за то, что я была с аф­роамериканцами... Очень многие молодые люди могли бы сказать: "Ну нет, с меня хва­тит! Я не хочу, чтобы меня уби­ли из-за этой музыки!" Но для меня было важнее быть с мои­ми друзьями, несмотря на этих мерзких расистов, кото­рые выходили из себя, увидев молодых белых девушек или парней вместе с черными!

Только мои друзья понимали меня и мои устремления, мою любовь к музыке. Так уж случи­лось, что это была черная му­зыка. это быт бибоп, это был Чарли Паркер, это был Тело­ниус Монк, Бад Пауэлл, все ве­ликаны Так что Можно было сломаться. если не быть сильной. Музыка была для меня самой важной вещью на свете, и я готова была умереть за нее. И сегодня могу повторить эти слова. Эта музыка — самый чудесный способ выразить свои чувства, свою любовь. Не всякая музыка способна передать такие чувства, только джаз. Самые лучшие примеры — это Билли Холидэй, и Чарли Паркер, и Билл Эванс, и все эти великие, величайшие исполнители, которые, к несчастью, попали в тенета наркотиков и алкоголя, и вот этого надо особенно опасаться! Важно не свернуть на эту дорожку, я ходила по ней, и она не ведет никуда. Это тупик. Ты не будешь лучше петь, это не даст тебе расслабления, это ничего не даст. Ты только будешь шаг за шагом опускаться все ниже и ниже. Восемнадцать лет назад я словно пробудилась духовно. Это был голос... Не в обычном смысле слова, это произошло органично, я словно увидела послание "Если ты не будешь беречь дар, который я дал тебе, я отниму его и передам кому-нибудь другому, кто будет ува­жительнее к нему относиться!" И с тех пор я решила полностъю отказаться от алкоголя и наркотиков. Не важно, как тяжело мне было, какой потерянной чувствовала себя временами, потому что не могла петь должным образом, но я была вознаграждена! Сегодня мне семьдесят пять, я работаю больше и активнее, чем когда-либо ранее, я — живое доказательство, что можно всего добигься, если работать над собой. Если веришь, все получится. Надеюсь, другим не придется так долго бороться за себя, как это пришлось делатъ мне, но даже если так, я — живое доказательство, что все это реально. И девочки знают это.. Эти певицы (обводит взглядом Элеонору Д'Эттоле, Надю Паццалья и Патрицию Сонего) знают это. Мы уже до­статочно долго знаем друг друra. и они видели, они много знают обо мне. Это единственный ответ. Это величайшая в мире музыка, и если вы вошли в этот мир... Но нужна самоотдача, а это значит и учеба, никогда не считайте, что вы все знаете. Я в своем возрасте все еще учусь. Учусь постоянно,Учусь каждый раз, когда начинаю петь...

Е.С.: Поскольку мы заговорили об учебе... Вы сейчас ра­ботаете над новыми проекта­ми? Новыми записями?

Ш. Дж.: О да, собираюсь по­работать в студии и сделать за­пись нескольких песен с трио E.S.P. (Кипелли, Занчи, Каццола) и Паоло Фрезу. Когда они пригласили меня, я была очень занята, у меня даже не было времени для подбора ма­териала. Мой лэйбл настаива­ет на этой записи, но я хочу сделать еще один альбом, где будут звучать только голос и контрабас... концертный аль­бом. Так что особого времени для поисков у меня не было... Что я хочу записать? Я знаю множество песен, многие за­писывала, многие нет, но у ме­ня свое, особое звучание и особый подход, пусть даже множество людей исполняли их ранее. Я ведь всегда сама подбираю песни для своих учеников — и это разные пес­ни, с разным темпом, разными чувствами, которые они несут. Конечно же, я отбираю те пес­ни, которые мне нравятся, но я никогда не помышляла о том, чтобы записать их все... И вот теперь возникла идея, я сказа­ла себе: "Послушай, а почему бы и не записать такие-то пес­ни, ведь они тебе по душе". Я бы никогда не стала давать своим ученикам песни, которые мне было бы неинтересно испол­нять самой. Этого не делаю. Но я достаточно честный чело­век: если кто-то из учеников обращается ко мне: "Вам нра­вится эта песня, я сама ее по­дыскала... Вам нравится?", а песня не в моем вкусе, то я пря­мо говорю об этом. Другой во­прос, что это ничего не зна­чит... если вам нравится ком­позиция, если вы ее чувствуе­те, вы будете ее петь.

Мне всегда хотелось запи­сать что-то из балладного ре­пертуара, без бешеного скэта. Что-то вроде легких босса-нов и баллад, в темпе свинга, что-то этакое... И вот теперь этим займусь. Я собираюсь петь, как будто меня будут слу­шать только мои коллеги — певцы... (улыбается). Это мое маленькое посвящение пев­цам во всем мире, которые лю­бят свое дело и еще тем, кого я учила, это и им особое посвя­щение. Вот такие у меня пла­ны. А еще хочу сделать кон­цертный альбом с музыкой для голоса и контрабаса, пото­му что у меня осталось много не изданных композиций та­кого рода, и я хочу их записать. Смотрю на это так- звучит здо­рово, а я помню о своем возра­сте... Сколько лет мне еще оста­лось? Конечно, все начинают говорить: "Перестань! О чем ты, ты еще поживешь..." Но нет. Все идет своим чередом, через пару лет мне стукнет восемь­десят. И есть вещи, которые хочется оставить после себя... Запись ради записи мне не нужна, я не гонюсь за этим. Своего последнего CD дожи­далась четыре года, по многим причинам. Не была уверена в подборе репертуара, не знала точно, с кем мне хотелось бы работать... Знала только, что с удовольствием поработала бы со Стивом Кюном, если сво­бодные "окна" в наших планах совпадут. Это знала. Я ведь не работаю по принципу "нужно срочно выпустить диск, пото­му что иначе моя популяр­ность поползет вниз", это ме­ня не волнует. Запись надо де­лать в нужное время. Надо иметь, что сказать своей запи­сью. Мне всегда есть что ска­зать на живом концерте, пото­му что здесь ситуация непред­сказуема, но в записи мне не интересно снова и снова запи­сывать одни и те же мелодии, (за исключением концертных записей), если я не откопала в них что-то новое. Так что, за­писываюсь не часто. И не по­тому, что мой лэйбл не слиш­ком хочет этого, они-то всегда "за"...

Но мне частенько прихо­дится говорить им: "Я еще не готова... Мне еще надо ду­мать..." Я тяну время, но это не пустое промедление, в опре­деленном смысле надо быть очень осторожной. Очень лег­ко начинать, но как там все еще пойдет... Неизвестно, как сложится запись. Но когда ме­ня просят сделать с кем-то за­пись, чувствую себя польщен­ной! Я говорю: "О да! Конечно, хочу!" Вот и сейчас мы только начинаем, посмотрим, что из этого получится... Может мы еще и в тупик забредем. Но, на­деюсь, найдется кто-нибудь, кто высмотрит выход из него. Со мной будут работать пре­красные музыканты, так что посмотрим. Но опять-таки, ес­ли бы сегодня молодые вока­листы побольше думали о том, что они хотят сказать и по­меньше — о своих записях... "О Боже, что если я не получу за­писи?", "Я буду лучше проби­вать очередную запись"... И все такое, вы понимаете... Сессий хватит. Певцы, вы еще сможе­те записать то, что вы хотите! Можно найти клуб и там полу­чить вечер, хотя бы раз в месяц показывать свое мастерство... Это было бы чудесно! Если бы­ла б моложе и не работала се­годня столь интенсивно, я обязательно бы так поступила! Сделала бы клуб, свой собст­венный клуб! Обязательно!

Перед обедом мы говорили об обозревателях. В давние времена, в не лучший период моей жизни, отрицательные рецензии глубоко задевали меня... у меня тогда был очень низкий уровень самоуваже­ния, из-за той жизни, которую я вела, из-за многих вещей, многих жестоких ударов... Се­годня, когда мне попадается отрицательная рецензия, не скажу, что остаюсь к этому равнодушна. Меня задевает, если остается непонятым смысл моей музыки. Если же просто человеку не нравится, как я пою, это другое дело... Ме­ня это не трогает (улыбается). Это прекрасно! Мне кажется, у меня не самое легкое для вос­приятия звучание. Но вот ког­да кто-то не понимает концеп­цию музыки, ругает тексты или... "они, наверное, все были пьяные во время исполне­ния"... Мой последний CD по­лучил несколько весьма теп­лых отзывов, но одну рецен­зию написал парень, явно не разобравшийся по существу. Там у меня есть песня, посвя­щенная моей матери, умер­шей от алкоголизма. И моя ба­бушка, и моя мать были пьяни­цами, вы понимаете... алкого­личками. И я спела в память о них песню под названием When I Grow Too Old To Dream. Это старая песня, они часто пели ее, когда напьются... И этот парень в своей рецензии пишет: "Ее голос звучит так, словно она была пьяной во время исполнения песни"... Представляете, каково это чи­тать излечившемуся алкого­лику? (Смеется.) Мне хотелось его убить! Он говорит, что ес­ли бы я не старалась, созна­тельно не старалась изобра­зить пьяного человека, то бы­ла бы гением. Похоже, что я действительно гений, потому что я не пыталась имитиро­вать пьяного! Потом, я испол­нила песню Fair Weather, напи­санную Кенни Дорэмом. пре­красным трубачом, который умер совсем молодым. Это песня о расовом равенстве, о том, как однажды люди собираются вместе и находят взаимопонимание. А парень этот опять не понял. Он пишет, что это банальный текст. А что это значит для меня, он не смог понять_ Кенни Дорэм... Эх, па­рень, тебе бы оказаться на улицах таких пслных предрассуд­ков городов. как Детройт и, частично, Нью-Йорк, где тебя избивали и унижали полицей­ские за то. что ты веришь в ра­совое равноправие- Вот о чем эта песня, о том. что однажды будет прекрасный день, и мы пройдемся по улицам, взяв­шись за руки, все вместе. А па­рень не въехал! Он обругал эту песню.

Он говорил, что я хо­рошая скэт-вокалистка. Не ду­маю, что я выдающаяся испол­нительница в манере скэт... Я думаю, Бетти Картер — это вы­дающаяся скэт-вокалистка. Бобби МакФеррин — это ве­ликий скэт-певец. Думаю, Курт Эллинг и Марк Мэрфи — от­личные исполнители скэт. Я не считаю себя великим мас­тером скэт-вокала... Ему это нравится, но он не представ­ляет себе, что прекрасный черный голос может звучать ничуть не хуже... он не смог этого понять. Он не въехал.

Дело то в том, что много лет назад я была пьяницей и нака­чивала себя наркотиками. Мне было очень нелегко подни­маться со дна и этот парень не понял, что мне хотелось выра­зить песней. Причем я точно знаю, что в ней отражена под­линная история. Дело не в том, хорош голос или плох, но меня шокировало, что он слушает мой скэт, думает, что я отлич­ная скэт-вокалистка и не слы­шит, что в моих балладах есть смысл. Я не пою пустышки. Не пою! Я не пою песни, в кото­рых нет смысла Сегодня я сме­юсь. Вы еще станете старше... Должна ли я была написать ему? Должна ли я была напить­ся, позвонить и обругать его? Нет! Но раньше бы, возможно, так и поступила. Теперь гово­рю себе нечто вроде: "Знаете, это не моя проблема. Это его проблема И если он не решил ее. очень жать, но я не рассчи­тывала. что наша работа по­нравится всем без исключе­ния Но для них (показывает на девушек), людей, которые поют, для всех молодых вокалистов вроде тебя, очень важ­но не позволить сломать себя. Это самое главное, чего я избегаю на своих уроках. А многие педагоги, многие критики, многие му'зыканты делают это. Для меня это, как предумышленное убийство. Это — духовное убийство (сопровождая эти слова, Шейла стучит ладонью по столу). Если я буду учить других петь путем при­нуждения, то и петь мне самой придется точно также, а я не хочу этого. Я не привыкла к этому. А знаю многих педагогов, которые словно соревнуются со своими учениками, словно боятся, что те запоют лучше их. Как же не хотеть, чтобы у них все получалось? Как же не хотеть, чтобы учени­ки не повторяли твои ошибки, и пошли дальше тебя? Как же не вдохнуть в них смелость и решительность? Но многие пе­дагоги не делают этого. Им нельзя преподавать! Если ты подавляешь волю ученика, те­бе нельзя преподавать! И кто сказал "лучше"? Что это? Что это значит? У каждого из нас своя собственная история, ко­торую он стремится расска­зать. У некоторых голоса мощ­нее или лучше резонируют... Но это не значит, что они луч­ше.



Ева Симонтакки

перевод Леонида Аускерна

Jazz-Квадрат, №5.2005