Vilnius Jazz Festival 2003

Заставка на веб-сайте Vilnius Jazz Festival^ мигает строками из высказывания Вупи Голдберг: "Писать о джазе — то же самое, что танцевать о живописи". Слова эти тем более верны в отношении того джаза, что вот уже 16 лет подряд каждый сентябрь выводит на сцену своего фестиваля Антанас Густис, директор Vilnius Jazz'a.

Еще лет пять назад Густис признавался, что хотя фактически в одиночку нести "знамя" нового, авангардного джаза в Литве очень сложно, коммерческим его фестиваль не будет никогда. Всегда предпочтение будет отдаваться, прежде всего музыке, товару, творчеству, а не штампам. Удивительно: прошли ­годы, но при всей своей новообретенной буржуазности Vilnius Jazz не лишился главного качества — он по-прежнему новоджазовый, некоммерческий, свободный музыкальный форум. И публика у него такая же вольнолюбивая и неподкупная, что и пятнадцать лет назад...

Игры разума

Вышло так, что японский пианист Масахико Сато, собиравшийся выступать на первом же фестивальном концерте в дуэте с саксофонистом Кадзутоки Умэдзу (Kazutoki Umezu), внезапно серьезно заболел и не смог прибыть в Вильнюс. Умэдзу, конечно, сумел бы и выступлением соло удержать зал, но решено было срочно найти ему "пару". Выход из ситуации был найден блестя­щий и гениально простой: Владимир Тарасов.

Сегодня Тарасов выглядит, как добрый персонаж из дет­ской сказки: он прихрамыва­ет, фирменно тянет ногу при ходьбе, при этом всегда улы­бается и еще издали протяги­вает на встречу вам руку для пожатия. А когда усаживает­ся за свое нагромождение блестящих литавр, гулких ба­рабанов и шепчущей перкус­сии, он — Сказочник, в кото­рого верят не только дети, но и взрослые. Этот добрый дух ударной установки и кори­фей двух деревянных пало­чек демонстрирует отличную форму, ясную мысль и безгра­ничную фантазию.

Кадзутоки Умэдзу — клас­сический вариант мульти-музыканта. Во-первых, он в со­вершенстве владеет игрой на саксофоне (альт- и сопрано-) и кларнете (плюс бас-кларнет). Во-вторых, сфера его музы­кальных интересов не подда­ется точному перечислению: Умэдзу сотрудничает как с блюз-, авант-джаз и рок музы­кантами из 35 стран мира, так и с исполнителями фолка, тан­цорами Буто, поэтами, корей­скими и японскими шамана­ми. Неудивительно, что диско­графия этого 54-летнего музы­канта насчитывает около 30 альбомов.

С середины 90-х годов про­шлого века Умэдзу регулярно выступал в нью-йоркском Knitting Factory Club в компа­нии Джона Зорна, Тома Коура, Неда Ротенберга, Фреда Фрита, Уэйна Хорвица. Умэд­зу "засветился" также в про­ектах с русскими авангардис­тами: Сергеем Курехиным, Валентиной Пономаревой, Владимиром Чекасиным и Владимиром Тарасовым. А еще он является членом ин­тернационального саксофон­ного секстета The Six Winds, в котором играет вместе с Пе­тером Бротцманном и Карло Актис Дато.

На короткой репетиции за несколько часов до концерта Умэдзу и Тарасов не столько музицировали, сколько обща­лись, шутили и... играли (не в музыкальном, а именно игро­вом смысле). Вот так сгово­рившись, как дети, в какую игру они будут играть вече­ром, своим концертом они да­ли просто блестящий старт фестивалю.

В этом — сущность всей идеи нового джаза: спонтан­ность, импровизация, фанта­зия, никаких табу в использо­вании инструментов и ника­кой жалости к самим себе... Умэдзу начинал мелодию, да­вая буквально пару тактов. Тарасов их повторял, словно передразнивая, и уже дальше один за другим добавлял тона, развивая тему, вводя всевоз­можные нюансы звучанием то литавр, то барабанов, то ко­локольчиков. Как фокусник, в мгновение ока он менял в руках палочки на щетки, от­кручивал и прикручивал мед­ные тарелки, жонглировал какими-то звонкими шарика­ми, ронял их, забрасывал в жерло саксофона, когда Умэдзу приближался к его ус­тановке. Тот смеялся, силой выдоха шарики выкатывал, они снова ударялись о литав­ры, отскакивая на кожу бара­банов или деревянный пол...

Сильнейшее ощущение то­го, что музыка рождается здесь и сейчас, прямо на тво­их глазах, тут же улетает куда- то в Космос, и уже никогда не повторится.

Несомненно, это было вы­ступление двух великих Им­провизаторов, которые чув­ствуют музыку изнутри, пол­ностью отпускают на волю свою фантазию, беря порой самые немыслимые темпы, на ходу придумывая самые сме­лые импровизации, без труда улавливая каждую новую гар­моническую краску, каждую интонацию, на лету перехва­тывая друг у друга фразы. По­тому что "звук для них равен мысли".

Сила есть...

Признаюсь, несмотря на то, что фестивальный буклет афишировал стилистику, в которой работает литовский состав Milasius Power Trio (Юозас Милашюс — электро­гитара, ПК, Скирмантас Саснаускас — вокал, тромбон, Аркадий Готесман — удар­ные, перкуссия, Дариус Чюта — ПК) наиболее близкой к корневой идеологии Vilnius Jazz'a, я шла на их концерт с предубеждением. Подобные эксперименты в области абсо­лютного free и громогласного noise джаза все-таки не очень здоровы в своем влиянии на человеческий слуховой аппа­рат. Уж простите, но оглох­нуть и заиметь головную боль в первый же день фестиваля не входило в мои планы.

Неподготовленный, вроде меня, слушатель на концерте Milasius Power Trio попадает в неловкую ситуацию: музыка проекта — это шум и ярость. Эдакий напористый нойз, пе­риодически рядящийся в одежды авант-джаза, порой заигрывающий с публикой наследием Антонио Карлоса Жобима, которое буквально "мяукает" в микрофон Саснаускас. Главная заслуга — ато­нальные формы — нечто штормообразное, записан­ное на ПК, а затем сэмплиро­ванное и многократно уси­ленное по звуку, когда рядом с "живым" тромбоном и удар­ными звучит хорошо зафузованная гитара. Эта музыка столько же похожа на джаз, как и на тяжелый рок. Она пробивная и агрессивная, ка­ким практически не бывает сегодня даже самый аван­гардный американский джаз, а европейский — лишь "спит и видит".

Ей Богу, иногда музыканты забирались в такие дремучие джунгли звуков, что оставля­ли зрителя один на один с этим шумным и хищным зве­рем по имени Milasius Power Trio, на съедение или на рас­терзание... Так что лично я сбежала с концерта, каюсь.

Честное слово, ругать этот проект не хочется (все-таки творцы — люди более чем за­служенные) и совершенно, казалось бы, не за что. Но не­сколько острых углов обер­нулись "синяками". Впрочем, соглашусь: правильно зани­маться искусством, когда те­бе наплевать на всех, и ты де­лаешь то, во что сам веришь. Просто самовыражаешься без оглядки. За это Milasius Power Trio отдельный respect!

Резервация вечности


Зато уж как релаксировал мой слуховой аппарат на кон­церте швейцарско-итальян­ского квартета Musica Reser- vata! Творчество коллектива итальянских гитариста Вин­ченцо Миньярди (Vincenzo Mingiardi), контрабасиста Ро­берто Бонатти (Roberto Bonatti), перкуссиониста Ро­берто Дани (Roberto Dani) и швейцарского трубача Миха­эля Гассмана (Michael Gassman) тонко балансирует на грани джаза, фьюжн, world music и электронно-акусти­ческой музыки, местами пре­даваясь философии new аgе.

Если говорить о музыкаль­ном коктейле, то тут соседст­вуют мотивы средиземноморские, африканские, араб­ские и индийские. Все это ук­ладывается в одно целое, свя­занное гитарными рифами, сцепляющими воедино полет трубы и шорох перкуссии на фоне гулкого контрабаса, на котором Роберто Бонатти играет преимущественно смычком, временами допуская до струн пальцы. При такой пестроте гармонических основ и мелодического склада все удивительным образом цельно. Заметно, что для музыкантов генезис важнее аутентичности, а новаторство и мышление — канонов и стандартов.

Признаться, особое внимание во время концерта сосредоточил на себе очень артистичный и экспрессивный перкуссионист Роберто Дани. Вот уж где техника управляется чувствами! Казалось, каждый звук Дани выжимал из себя по капле, страдал и гибнул за него. При такой жертвенности звуки выходили какими-то небесно легкими, выстраданными и оплаканными, так что каждый из них очень трогал слушателей. Временами музыканта, казалось, одолевал какой-то "бес перкуссии": он извивался всем телом, naнически колотил щетками по литаврам, ронял их, катал по полу, потом на ощупь выискивал разбросанные на полу ракушки, камешки, орешки, всем этим шелестел, шумел, шептал. Звуки роились, выстраивались в стаи и под лиричные звуки звонкой трубы Михаэля Гассмана улетали под купол зала. В это время на земле оставался глухой рев контрабаса и истеричные гитарные стоны.

Надо отметить, что музыкальный репертуар квартета основан на впечатлениях лидера - гитариста Винченцо Миньярди от глубокого знакомства с культурой Индии (он даже является автором двух путеводителей по этой стране). В этих исканиях музыкант пошел дальше самореализации в Musica Reservata, ныне записывая альблм с индийской певицей по имени Sangita Bandyopadhyay. Так что, надо думать, со временем музыка квартета будет еще более отдавать ароматом сандала и восточных благовоний, вечно находясь на пути в поисках Вечности.

Халва и пахлава...


В этот же день на фестивале выступали "Арабески" — немецкий аккордеонист Манфред Лойхтер (Manfred Leuchter) с квартетом: Гериберт Лойхтер (Heribert Leuchter) — саксофоны, Кристоф Титц (Christoph Titz) — труба, Антуан Пютц (Antoine Puetz) — гитара, бас, Афра Муссавизаде (Afra Mussawisade) — ударные, перкуссия.

Не помню, где я прочла отличную фразу: "Музыка — слово женского рода, поэтому красоты ее еще никто не от­менял". Замечу, что даже свой аккордеон Манфред Лойхтер причисляет к существам жен­ского рода и обращается к ин­струменту не иначе, как "meine Prinzessin" ("моя прин­цесса"). Понимаете, к чему я клоню?

К тому, что музыка Лойхтера уж очень женственная! Та­кая кокетливая красотка, изящно сплетенная из афри­канских (магрибских), индий­ских и арабских мелодий, и лишь чуть-чуть "припудрен­ная" европейской джазовой традицией. Эдакий easy listen­ing с максимумом простей­ших музыкальных ассоциа­ций: сиди, слушай и вкушай. Полная релаксация: ничего и думать не надо—все разжуют и в уши вложат. Глаза закры­ваешь — и ты в восточном экс­прессе, на восточном базаре, на арабском ковре, в гареме... Все звучит очень красиво, яр­ко, и я даже бы сказала сладко­вато-вязко, смягчающе-размягчающе.

С другой стороны, за всей этой ненавязчивостью и про­стотой стоит блестящий про­фессионализм музыкантов. Особое удивление: насколько органично вошел чужерод­ный аккордеон в арабскую вязь музыки! Справедливости ради надо признать: ансамбль все же умудряется удержать­ся на той грани, за которой следует полное потакание слу­шательскому вкусу. Но каж­дый раз остановка делается буквально в сантиметре от черты. Следить за этим фоку­сом было не столько увлека­тельно, как утомительно...

"В чем тут дело?" — с таким вопросом я заглянула в фести­вальный буклет. Оказывается, ныне 43-летний герр Лойхтер всего три года назад, в 2000-м, записал свой первый альбом "Sparito" (теперь CD уже три: плюс "Arabesque" и "No­made") . С джазом в жизни это­го музыканта прежде никогда и никаких пересечений не бы­ло. Но в музыке он все же не новичок: прежде Лойхтер был известен как композитор, пи­шущий для поп- и рок-групп, а также для театра и кино. Не­удивительно, что аромат са­унд-трека в его музыке по-прежнему очень силен.

И хотя правило, что играть красивую музыку очень тя­жело, еще никто не отменял, все же есть в мире много по­добной музыки в не столь от­полированном варианте.

Муге — мир!


В 1994 году американская пи­анистка и композитор Майра Мелфорд (Myra Melford) вы­ступала на сцене Vilnius Jazz соло. Девять лет спустя она привезла в Вильнюс свой но­вый проект Be Bread, инспи­рированный строками из по­эмы Руми.

"Хлебный" квартет Майры Мелфорд — настоящий пода­рок для поклонников нового джаза. На трубе здесь играет вьетнамец Куонг By (Cuong Vu) — один из самых интерес­ных молодых новоджазовых музыкантов Америки, чей по­следний альбом "Come Play With Me" — в пятерке лучших дисков 2001 года. Несмотря на юный возраст, Куонг By — по­стоянный партнер таких асов авангарда, как Дэвид Бо­уи, Лори Андерссон, Дейв Ду­глас, Бобби Превит, Марк Эллиас, Пэт Метини. К слову, во время тура в составе Pat Matheny Group Куонг By за­рекомендовал себя не только как талантливый трубач, но и неординарный вокалист.

На бас-гитаре играет посто­янный музыкальный партнер Майры Мелфорд, японец Стому Такеиши (Stomu Takeishi), с 1986 года живу­щий в Нью-Йорке, выступав­ший в совместных проектах с Доном Черри, Полом Мотя- ном, Сатоко Фудзии, трио Harriet Tubman, Рэнди Брэкером и Уинтоном Марсалисом.

И, наконец, на ударных — "человек-оркестр" Эллиот Умберто Кави (Elliot Humberto Kavee), творческую биогра­фию которого ну никак не уложить в пару строк. Судите сами: ударник, перкуссио­нист, виолончелист (зачастую на своих концертах Кави иг­рает одновременно (!) на удар­ных и виолончели) и компози­тор; автор, пишущий для теат­ра и кино; актер, сотруднича­ющий с труппой мимов из Сан-Франциско... Все же главная специализация Кави — новоджазовая музыка, ко­торую он творит вместе с та­кими же "чудаками", как сам: Омаром Соса, Доном Черри, Сесилем Тэйлором, Эллиотом Шарпом, Тимом Берном, Джоном Раскиным и др.

Сама Майра Мелфорд — живое доказательство пра­вильности призыва: "Учиться, учиться и еще раз учиться!" Хотя у нее изначально было слишком много идей, чтобы скатиться в салонные пиани­стки, играющие хороший мяг­кий джаз, так хорошо продаю­щийся в клубах после десяти вечера. Слишком много идей, темперамента, который по сей день все время взрывает самые благополучные мелодические отрезки шумными и экспрессивными пассажами.

Между первым, 1990 года, и последним на данный момент альбомом Мелфорд — чуть бо­лее десяти лет: мелочь даже в масштабах человеческой жиз­ни . А какой рост уровня испол­нения (у Майры безупречная фортепианная техника), а главное, музыкального мыш­ления! В том же 1991 году кри­тики Down Beat обозначили Мелфорд как "музыканта, за­служивающего большего вни­мания". Сегодня она звезда новоджазового мейнстрима, с легкостью замешивающая в своей музыке коктейль из авангарда, танго, клезмер, ка­мерной музыки и этнических мотивов. Последние все более овладевают Майрой: в ее сего­дняшних композициях торже­ствуют столь экзотические восточные лады, какие на роя­ле вообще не сыграешь. Этот факт Мелфорд не беспокоит: почти год она прожила на се­вере Индии, в Калькутте, где изучила у местного мастера все премудрости игры на "гармониуме" — традиционном для Индии и Пакистана кла­вишном инструменте. Теперь ей все нипочем!

В Вильнюс гармониум Май­ра Мелфорд не привезла. О чем более всего, видимо, по­жалел фестивальный рояль: уж как она по нему колотила, выбивая нужные звуки! Ког­да силы пальцев не хватало — переходила на кулаки. Или нещадно колола клавиши лок­тями, они у Майры маленькие и острые.

На другом конце сцены бой за звуки вел мим-ударник Эл­лиот Умберто Кави: казалось, от каждого соприкосновения деревянной палочки с кожей барабана он испытывает столь же сильную физическую боль, как если бы опускал руку в кипяток. Кави извивался всем телом, делал просто неве­роятно страдальческие грима­сы на лице и, казалось, увидь его сейчас Роберт Родригес — снял бы в продолжении "От за­ката до рассвета". Без грима!

На линии этой двойной "mortal combat" пианистки и ударника, бас-гитарист и тру­бач смотрелись аки ангелы: первый — прочной линией своего точного глухого баса, как веревкой, обвязавший всю музыку, не давая ей раз­бушеваться более положен­ного; второй — высокими звуками ведущий за собой, не давая сбиться с пути. Расслабиться или помеч­тать под эту музыку было не­возможно. Ее можно было только слушать...

Тромбон и немного нервно

За неделю до начала фестива­ля от певицы Саадет Тюркоз (Saadet Turkoz), должной вы­ступать в Вильнюсе в дуэте со швейцарским саксофонис­том Урсом Ляймгрубером (Urs Leimgruber), на e-mail ди­ректора Vilnius Jazz'a пришло послание: "Я очень извиня­юсь, но только что мне позво­нил Урс: у него случился при­ступ, связанный с заболева­нием вегетативной нервной системы. В третий раз за по­следний год. Урс не сможет приехать в Вильнюс. Я не знаю, что делать..."

Как и в случае с распадом японского дуэта Умэдзу-Сато по причине внезапной хвори последнего, директор Антанас Густис и думать не стал об отмене концерта, а начал срочно искать музыканта, ко­торый смог бы составить на сцене пару Саадет. Задача, на­до сказать, еще более непро­стая, чем в случае с поиском партнера для Кадзутоки Умэдзу. Ибо музыка, исполняемая Саадет — глубоко личная, вы­страданная, эмоциональная, в то же время очень спонтан­ная. Здесь нужен был не столько музыкант, сколько Человек. И он был найден...

В Цюрихе на одной улице с Саадет Тюркоз живет немец­кий тромбонист Нильс Вограм (Nils Wogram), недавно переехавший сюда из Кель­на. Знакомство Нильса и Саа­дет случилось на джаз-фестивале в Германии; по возвра­щении в Цюрих они дали вме­сте первый концерт. Выступ­ление в Вильнюсе стало их вторым совместным выходом на сцену.

С тех пор как Нильс Вограм взял в руки тромбон, он, судя по всему, ни разу об этом по­ступке не пожалел и не дал по­водов другим в правильности такого решения усомниться. Пять лет назад, когда Нильс привозил на Vilnius Jazz'99 свой квартет, это был 25-лет­ний короткостриженный юноша, открытый всем вет­рам экспериментов. Тогда главная ценность Нильса бы­ла в отзвуках его школьной прилежности, свежести пер­вых попыток придумать свой собственный "велосипед", а еще неотступное, вызы­ваемое им предчувствие: "Из этого парня будет толк!". Так и вышло: сегодня Нильс Во­грам — наиболее заслужива­ющий внимания европей­ский музыкант своего поко­ления (ему 30 лет).

...Приглушенные звуки тромбона. И что-то обворожительное вполголоса, переходящее на шепот, даже при наличии микрофона у самых губ певицы. Вдруг женщина вздрагивает, словно от испуга, и с шепота переходит на горловое пение. И поет таким голосом, что кажется, всему миру приходит конец...

Джаз и world-music часто идут рука об руку, между ними в последнее время очень тонкая грань. И Саадет Тюркоз пересекает ее туда и обратно с невероятной легкостью. Странствовать - ее судьба. Рожденная в Турции в казахско-турецкой семье, с 20 лет она живет в Щвейцарии. Здесь, основываясь на традиционной для Средней Азии манере пения, она изобрела свой собственный вокальный стиль, который, если и сравнивать, то разве что с манерой Саинхо Намчылак — столь же своеобразный вокал, создающий особое ощущение исключительно внутренней свободы.

Саадет умудряется найти уникальные фразировки в и без того уникальных старинных казахских и тypeцких народных напевах и сказаниях. Голос Саадет полон печали и способен тянуться так долго, что уже непонятно, есть ли у этого голоса начало и конец. Под это пение лучше всего размышлять. Или плакать. И то и другое, согласитесь, встречается в нашей нынешней жизни не часто. Для этого нужно уметь останавливать время. Саадет умеет...

Есть музыка, за которой буквально не видно людей - как будто звуки связались в мелодию сами по себе, из пустоты. Концерт Саадет Тюркоз и Нильса Вограма — это было выступление двух живых людей в этот самый миг волею интуиции творящих музыку, являющуюся на свет так, как рождаются люди и звери - с потом и кровью, с болью на лице, криками и стонами. Но и с невероятным блеском блаженства в глазах. Ведь всякое рождение — чудо...

Шведское счастье


И следом за таким чудесным концертом, тем же вечером на 1фестивальной сцене предстал коллектив, на мой взгляд, являюший пример обратного: Playground, музыка из радиоприемника, в которой инструменты управляют музыкантами, как хвост вертит собакой.

Если опять же, заглянуть в фестивальный буклет для ясности, лидер Fredrik Nordstrem Quintet — Фредрик Нордстрем — лауреат престижной награды Jazz in Sweden Prize, которой в Швеции награждают "музыканта года". Этот приз позволил коллективу записать альбом на престижной студии Caprice и провести тур в его поддержку, профинансированный Шведским концерт­ным институтом (Swedish Concert Institute). Критика творчества коллектива тоже более чем лестная: обозрева­тель Down Beat зафиксировал в этой музыке "серьезную драматургию, игру с темпом и постоянную интригу, в кото­рой пребывает слушатель".

Может быть, для поклонни­ка smooth jazz Фредрик Нордстрем и в правду интриган. Но в контексте Vilnius Jazz'a 2003 творчество Fredrik Nordsroem Quintet выглядело наименее интригующим. Это очень каче­ственно сделанный (именно "сделанный") северно-европейский джаз, с явными заиг­рываниями то с классикой, то с роком (в зависимости от вы­бранного темпа композиции). Звук чистый, профессиональ­ный, все правильно и вывере­но, но в этой музыки есть чисто "кулинарный" промах: совсем нет специй и порождаемых ими аппетитных ароматов. Слишком постное блюдо, пусть и приготовленное со­гласно рецепту. И главная "перчинка", которой лично мне больше всего не хватало в этой музыки — оригинальность.

А учитывая, что следующим фестивальным концертом зна­чилось выступление более чем оригинальной и интригующей команды из Великобритании The Cinematic Orchestra, долж­ное проходить в другом, доста­точно отдаленном зале, "струйка" людей, покидающих зал во время этого концерта, была подобна на тонкий, но не­утомимый ручеек...

Важнейшее из искусств


В ноябре прошлого года бри­танская группа The Cinematic Orchestra (ТСО) выступала в Санкт-Петербурге с неизмен­ным аншлагом и многоминут­ными овациями после кон­церта. Репутация у команды безупречная: первый же кон­церт с программой озвучива­ния немого фильма Дзиги Вертова "Человек с кинокаме­рой" (1929) на международ­ном кинофестивале в порту­гальском Опорто завершился 10 минутной (!) овацией.

Оттого в Вильнюсе выступ­ления "синематического ор­кестра" ждали как манны не­бесной. Публика, надо отме­тить, собралась самая "разно­шерстная": джазмены, элек­тронщики и рокеры, кинома­ны и меломаны. Большинство из них с творчеством ТСО знакомо не было, да и ленты Дзиги Вертова не видело. Так что в зале перед началом кон­церта стоял гул: все хотели высказать свои догадки, како­во это будет и на что похоже.

Вдруг все затихли. Свет по­гас. На экране высветились первые кадры ленты, глася­щие, что фильм снят без сце­нария и без слов, дабы полно­стью отделить искусство ки­но от театра и литературы. За­метим, про отсутствие музы­ки — ни слова. Это принципи­ально важный момент!

В полной тишине музыкан­ты по ту сторону экрана заняли свои места в оркестровой яме. В это же время, ступая на цы­почках, семеро парней из ТСО приблизились к своим инстру­ментам. Черно-белый дири­жер взмахнул палочкой — Джейсон Свинскоу махнул рукой. И началось...

Музыканты начала XXI ве­ка играют музыку на фоне од­ного дня 1929 года. Вместо нот перед каждым — монитор, транслирующий фильм (большой экран за спиной). Взаимодействие фильма и му­зыки поразительное: самый, что ни на есть "живой" диалог с прошлым через новую му­зыку и старые кинокадры. Именно музыка превращает эту архивную 68-минутную ленту в огромный эпический ультрасовременный "клип", сам же электронный джаз на фоне кинокадров 70-летней давности наполняется сим­фонизмом.

"Человек с киноаппаратом" — фильм авангардный, минималисткий, без начала и кон­ца, рассказывающий безо всякого сюжета о жизни боль­шого города с его трамваями, рабочими, модницами и про­чими суетливыми горожана­ми. Столь же суетливый и са­ундтрек с элементами трип- хопа, пост-рока, эйсид джаза. Но главное в нем — минима­лизм: никакой другой стиль так хорошо не сочетается с ас­кетизмом немого черно-бело- го кино. "Человек с кинокаме­рой" — фильм гениальный! Имея дело с такой фактурой, ошибиться невозможно.

Дзига Вертов был музыкан­том, снимавшим кино. Джей­сон Свинскоу, лидер и идео­лог ТСО — киноман, сочиня­ющий музыку по принципу киномонтажа, "склеивая" сэмплы между собой, словно кадры. В основе основ его му­зыки — джаз, прошедший многократное сэмплирова­ние, всевозможную фильтра­цию, как отдельных звуков, так и целых сольных партий. Звук, рожденный на грани цифры и струны, клавиши компьютера и фортепьяно. С технической точки зрения это подборка и комбинирова­ние между собой сэмплов и "живых" импровизаций. Сна­чала Музыканты играют каж­дый свою партию или мело­дию, записывают трэки, сэмплируют их и потом уже на концерте играют на их фо­не своеобразный джэм.

При этом никакого стойко­го "запаха" технократизма от музыки не исходит. Она — чи­стая эмоция: красива, мело­дична, завораживает посто­янной сменой темпа и пора­жает тем умом, с которым сде­лана. Пророчески, не будучи запрещенной кинорежиссе­ром, эта музыка словно ожив­ляет старые кинокадры, вды­хает жизнь в черно-белых лю­дей, наполняет звуками го­род, заставляет трамваи зве­неть, поезд мчаться, корабль плыть... И, кажется, что 70лет фильм молчал, потому что ждал именно эту музыку!..

Анастасия КОСТЮКОВИЧ


на фото - Саадет Тюркоз


IAZZ-КВАДРАТ №5 ’2003



-