Эдди Рознер - Музыка и тьма, часть 5

"С миру по нитке..."

Музыканты, которыми пополнился оркестр, были представителями самых разных городов страны и самых разных национальностей. В документах оркестра можно найти списки состава, относящиеся к 1944-1946 годам, с указанием "домашнего адреса" музыкантов. Тромбонист Александр Пивоваров в графе "адрес" писал Владивосток, саксофонист Михаил Подсвиров и трубач Георгий Пицхелаури — Тбилиси, тромбонист Эльмар Каск — Таллинн, саксофонист Пир (Первез) Рустамбеков — Баку, тромбонист Евгений Тихомиров, саксофонисты Борис Байдуков и Борис Веселовский — Харьков, тромбонист Виктор Родионов — Ленинград, трубач Юрий Цейтлин и саксофонист Борис Синельников — Москву, саксофонист Рудольф (Шая) Шенза — Ригу, скрипач Валентин Меликян — Ереван, певица Ирина (Ирэн) Большакова — Варшаву. Список можно продолжить.

Что же касается "старичков" — эмигрантов, игравших в Госджаз-оркестре БССР со дня его основания, — то в списках оркестра рядом с их фамилиями стояли скромные два слова — "нет квартир".

С конца 1942 года, наконец, начались гастроли по стране, но и здесь вновь запахло политикой: оркестр плотно обосновался на обширных территориях Сибири и никак не мог пересечь Уральский хребет. Омск, Новосибирск, Иркутск, Хабаровск, Улан-Удэ, Чита... Оркестр "пасли" осведомители из НКВД, и у музыкантов не раз бывали крупные неприятности. За "длинный язык" обыскам и допросам подверглись супруги Луи и Ирэн Маркович, а конферансье Юрий Благов даже был арестован и некоторое время провел за решеткой. (Именно тогда в знаменитое шуточное трио вместо Благова был впервые введен Юрий Цейтлин.) А однажды "загремел" Пир Рустамбеков.

Случилось это во Владивостоке, где добрая половина зрительного зала состояла из экипажей иностранных кораблей, приходивших в порт с грузами "американской помощи". Оркестр имел шумный успех, но "искусствоведы в штатском" строго предупредили: "Улыбаться можно, общаться нельзя". Первез (или Пир, Пирка, как его ласково звали в оркестре) этим "советом" пренебрег и в поисках свежей музыкальной информации купил у американских моряков несколько грампластинок с записями королей джаза. Кто-то немедленно "настучал", и Пир оказался в "подвалах НКВД". Рознер бывал в таких случаях смертельно напуган, страха своего не скрывал и очень нервничал, особенно опасаясь репрессий против эмигрантов, тех, кого в оркестре называли "не нашими", но при этом за провинившихся всегда ходил с ходатайствами и всегда выручал.

Основной зрительской массой в Забайкалье были воинские части. Не скрывавшие восторга высшие воинские чины предлагали свои услуги по организации гастролей оркестра за пределами черты, очерченной бдительными "товарищами из органов", например, в Монголии или на Сахалине. Дальше предложений дело, естественно, не шло.

Оркестр вновь передвигался по стране в двух пульмановских вагонах. Жили одной большой коммуной. Отдельное купе было только у семейства Рознеров (маленький ребенок!). Летом было полегче, зимой — потруднее. Как говорил позднее сын Бельзацкого Олик, "детство свое помню между колесами вагонов". Но была в этой тесноте и одна прелесть: в минуты вынужденного безделья в вагонах начинались спонтанные джемы, и тогда рождалась музыка, которая не всегда могла прозвучать со сцены насквозь процензурированной советской эстрады.

"Привет, родная Беларусь!"

В 1943 году, когда судьба войны уже была фактически решена и стал вопрос организации послевоенной Европы, Сталин начал готовить кадры для просоветски настроенного руководства тех стран, которые должны были попасть в зону влияния СССР. Так в противовес польскому эмигрантскому ("лондонскому") правительству появился Союз польских патриотов (СПП), основной фигурой в котором была писательница Ванда Василевская. СПП стал организатором Войска Польского, явившегося неким антиподом Армии Крайовой (Отечественной армии), действовавшей на территории оккупированной Польши под руководством эмигрантского правительства.

Все "эмигранты" рознеровского оркестра ("не наши") вступили в Союз польских патриотов. Сами музыканты расценили этот шаг как возможность сохранения польского гражданства и появление шанса в последующем вернуться на родину. Но для начальства, скорее всего, это стало актом демонстрации политической лояльности, и не исключено, что именно после этого оркестру разрешили наконец дать концерты в действующей армии.

Начались выступления в воинских частях, в госпиталях, в тылу и на передовой. Как и другие фронтовые актерские бригады, попадали под бомбежки, артобстрелы, жили в землянках, питались солдатской пищей, но ни разу Рознер не позволил изменить своим раз и навсегда отработанным концертным принципам: в каких бы условиях ни выступали, все — в элегантных костюмах, чисто выбритые, обязательно улыбающиеся. И сам Рознер, конечно, что бы ни было у него на душе, — всегда с горящим взглядом, мягкой скользящей походкой, каким-то необычным поклоном, с которым он уходил за кулисы... Его как-то по-особому приподнятая рука с трубой, от которой не мог оторваться взгляд зрительного зала...

И репертуар не менял — исполнял только то, что рождалось в самом оркестре. Не исполнял заезженного репертуара других оркестров, избегал известных шлягеров. А искушение было велико! Стоило выйти на сцену и объявить, скажем, "Темную ночь" или "Землянку", и успех обеспечен. Феномен узнаваемости сработает безотказно.

Были концерты и в "закрытой" еще тогда Москве. Побывали и в Центральном штабе партизанского движения, у своего друга, возглавлявшего тогда этот штаб, — у П.К.Пономаренко. Тот встретился с коллективом, поинтересовался нуждами, и уже на следующий день весь состав обновил свой реквизит из складов с "американскими подарками".

Огромный успех, необычная популярность сопутствовали этим выступлениям, и однажды, во время трехмесячного "турне" по дислокациям 1-го Белорусского фронта, оркестр оказался в городе Овруч, где со своим штабом располагался К.Рокоссовский.

"Концерт состоялся в небольшом клубе, — вспоминал позднее Ю.Цейтлин, — зрительный зал имел в середине большой проход. И в этот проход на уровне первого ряда был поставлен стул для Константина Константиновича. Он сидел, положив нога на ногу, прямой и спокойный, не реагируя, не улыбаясь, не аплодируя... В антракте Рознер был почти в нервном припадке: "Рокоссовскому ничего не понравилось... Я не могу играть... Он не хочет слушать!.." И как раз в этот момент за кулисы пришел адъютант командующего со словами: "Константин Константинович просил передать, чтобы вы не обращали на него внимания. Он никогда не улыбается и не реагирует. А концерт ему очень нравится..." ("Взлеты и падения великого трубача Эдди Рознера", М.,1993).

После концерта состоялся "товарищеский ужин", и растроганный К.Рокоссовский, за неимением ничего другого под рукой, подарил Э. Рознеру коробку "Казбека", написав на ней: "Как жаль, что такие люди, как вы, живут только один раз". Эту коробку Э. Рознер хранил всю жизнь как одну из величайших реликвий (кстати, вместе с афишей "Королевского кабаре" в Стокгольме, где ему сопутствовал в свое время особый, как он считал, успех).

В первых числах января 1944 года Эдди Рознеру было присвоено звание заслуженного артиста БССР, и он оказался первым в СССР джазовым солистом-инструменталистом, удостоенным звания заслуженного артиста республики. Оркестр тогда был в Москве — репетировал программу, которая называлась "Привет тебе, родная Беларусь". Когда был освобожден Гомель и туда переехало белорусское правительство, едва ли не первая фронтовая бригада, появившаяся там, была Государственным джаз-оркестром БССР. А когда там же, в Гомеле, собрался Верховный Совет БССР, оркестр дал концерт для его делегатов. Всего в Гомеле в те дни оркестр сделал девять выступлений.

Госджаз-оркестр БССР был и первым коллективом, который выступил в Минске почти сразу же после его освобождения. Коллектив поселили в сохранившемся двухэтажном особняке в нескольких километрах от города: отдельные комнаты, большая общая кухня, автобус для поездок на базар. Впервые у музыкантов появились свои квартиры. Но насладиться покоем не удалось: вновь начались гастроли.

Во второй половине 1944 года оркестр надолго "заперли" на Кавказе. Как утверждал Ю.Цейтлин, в Тбилиси было "подряд шестьдесят аншлагов" (выступления проходили в концертном зале консерватории). Шумный успех ждал оркестр и в Ереване, и в Баку. И все же это был локальный успех. Чтобы страна запела с голоса вокалистов оркестра Эдди Рознера, чтобы песни из репертуара этого оркестра стали шлягерами, нужны были грампластинки. И они появились.

Первые (и последние) записи

Первой записью Государственного джаз-оркестра БССР на пленку стали джазовые вариации на темы вальса И.Штрауса "Сказки Венского леса", сделанные на "Мосфильме" для кинофильма "Концерт-вальс" осенью 1940 года. Следующей записью стали две песни, которые на свои слова и музыку исполнил на польском языке Альберт Гаррис ("Песня о моей Варшаве" и "Забытый переулок", 5.06.1944).

И вот наконец наступил сентябрь 1944 года, когда во время очередных московских гастролей (концерты проходили в эстрадном театре "Эрмитаж") Госджаз-оркестр БССР записал в Доме звукозаписи 17 произведений. Среди них — "Караван" Хуана Тизола (из репертуара оркестра Дюка Эллингтона), "Сент-Луис блюз" Уильяма Хенди, две песни А.Гарриса на стихи Ю.Цейтлина в исполнении трио П.Гофман-Л.Маркович-Ю.Благов ("Ковбойская" и "Мандолина, гитара и бас"), "Большой вальс" И.Штрауса в обработке Э.Рознера и Ю.Бельзацкого.

Мандолина, гитара и бас — традиционные инструменты белых менестрелей в США в конце прошлого века. Имел ли ввиду именно это обстоятельство Цейтлин, когда писал текст этого незатейливого вальсика, неизвестно, но по содержанию все совпадает.

"Большой вальс" композиционно состоит из двух частей, да и длится он почти шесть минут, потому и был записан на двух сторонах одной пластинки 78 об/мин (3'18'' — максимальная продолжительность звучания одной стороны обычной пластинки). Музыка Иоганна Штрауса (сына) в те дни была чрезвычайно популярна в СССР благодаря успеху американского фильма "Большой вальс". В качестве темы для своей композиции с тем же названием авторы взяли музыку из оперетты "Цыганский барон".

"Караван" и "Сент-Луис блюз" — самые выдающиеся пьесы из репертуара Рознера, которые он исполнял на протяжении всей своей музыкальной карьеры. Его соло в этих пьесах вызывали восторг у многих поколений любителей джаза. В концертах эти соло Рознер очень эффектно обыгрывал. Вот как об этом пишет Юрий Цейтлин:

""Сент-Луис блюз" — всем известный шлягер джаза, где есть и вокальное трио, и импровизация Рознера, и свинг-хорус, и необыкновенный финал, когда Эдди берет высокую ноту, затем следующую, и следующую, а музыканты кричат: "Выше!.. Выше!.." И вдруг он будто бы не может больше... пробует подъехать к злополучной ноте при помощи глиссандо... не получается!.. Еще глиссандо... и, наконец, вот она — финальная нота! Это "сделанное" и тут же, на глазах у зрителей, преодоленное препятствие всегда вызывало гром аплодисментов" ("Взлеты и падения великого трубача Эдди Рознера", М.,1993).

Но есть в этих пьесах и иные успехи. Очень интересен вокал Луи Марковича. А соло Юрия Бельзацкого (ф-но) и Арнольда Гольдбергера (скрипка) в "Сент-Луис блюзе" можно оценить как блестящие даже для наших дней. Что же касается рефрена, то это, по сути дела, переинтонированный рифф из пьесы Джо Гарленда "In The Mood" (хит Гленна Миллера, использованный им в кинофильме "Серенада Солнечной долины", который, в свою очередь, восходит к эпизоду из пьесы Флетчера Хендерсона "Hot And Anxious").

Следующие 26 записей были сделаны уже после окончания войны — в сентябре-октябре 1945 года. Среди них песни в исполнении Рут Каминской ("Жду" Шарля Трене, которая на концертах исполнялась на французском языке, а на пластинке записана с русским текстом Юрия Цейтлина, и "Когда-нибудь" на музыку Эдди Рознера). Быстрый фокстрот "1001 такт в ритме" написал Рознер, а скэт звучит в исполнении Луи Марковича.

Тогда были записаны и большие, шестиминутные эстрадные номера "От двух до пяти" и "Очи черные" — они умещались на двух сторонах обычной грампластинки.

Название первой навеяно известной книгой Корнея Чуковского и представляет шуточную фантазию на темы детских песен. Вторая — пародийное обозрение на тему популярной песни "Очи черные". Это единственная запись, где можно услышать, как звучала скрипка Эдди Рознера. Замысел был предельно прост: показать, как выглядит пьеса в разном исполнении. Это может быть романс (скрипка Рознера), это может быть колоратура (изображал Маркович), а может быть и джаз (вступал весь оркестр).

Обе композиции — плод совместного творчества Рознера и Тофика Кулиева (их встреча произошла во время кавказского турне весной 1945 года). Тексты написал Юрий Цейтлин. Исполняло обе композиции все то же шуточное трио: Гофман, Маркович и Фаррель.

К сожалению, на пластинках не сохранились голоса вокалистов оркестра Эдди Рознера — Зои Ларченко, Лотара Лямпеля, Ирэн Большаковой. Когда все записи были сделаны и работу предъявили специальной комиссии, возник скандал.

Неприятности начались с прослушивания записей Лямпеля. Комиссия категорически отказалась "пропускать" записи вокалиста, поющего с польским акцентом. Времена опять поменялись. Возражать было бессмысленно, и однажды в студии появились известные эстрадные певцы Георгий Виноградов и Георгий Абрамов, никогда не выступавшие с оркестром. Они и записали практически весь песенный репертуар Госджаз-оркестра БССР: "Зачем", "На полянке", "Мерилю", "Это не сон", "Тайный остров", "В лодке" (Г.Виноградов), "Серенада на осле" (Г.Абрамов).

Яков БАСИН (Продолжение следует)

1998