Алексей Козлов как зеркало российской джазовой эволюции

Музыканты приходят в джаз. Каждый — по-своему, это тема для отдельного исследования. Любители музыки приходят к джазу. Тоже каждый своим путем. Автор данных строк заинтересовался музыкой где-то ко времени распада "Beatles". Рок переживал период расцвета. Контркультура выбросила на поверхность десятки интереснейших коллективов, разрабатывающих новые направления. Появились виртуозы- инструменталисты, появились арт-рок, клэссикал-рок, стремительно сближавшие рок с академической музыкой. Но параллельно шло сближение и с джазом. "Chicago" и "Blood, Sweat & Tears" с одной стороны и Майлс Дэвис со своей школой с другой создали течение под названием "джаз-рок". Многих продвинутых поклонников рока эта музыка покорила. Я не оригинален, я был в их числе. Конечно же, мы слушали записи, доставали неимоверно извилистыми путями хоть какую-то информацию. Но радостью впервые услышать такую музыку со сцены, как и многие другие, я обязан человеку по имени Алексей Козлов.

Осенью 1974 года билеты в минскую филармонию брались с боем. Почтенный храм искусств удивленно взирал на нашествие длинноволосых хипарей в джинсах. Мы не верили своим ушам — с советской сцены звучали знакомые наизусть благодаря многократному переписыванию с единственного, уже порядком запиленного диска, фрагменты рок-оперы "Jesus Christ — Superstar"! Это был балдеж, это было невероятно. За окнами филармонии стоял (если кто помнит) определяющий год пятилетки, радиоточка передавала бодрые рифмованные агитки про БАМ, а здесь происходило маленькое чудо, творимое десятком ребят, выглядевших нашими старшими братьями, и их гуру-бородатым, длинноволосым, с демонической серьезностью выдававшим на своем альт-саксофоне потрясающую музыку. В ней легко узнавалась родная, привычная жесткость, четкая квадратная схема. Но на эту схему, как на каркас старинного платья, были одеты яркие, струящиеся, переливающиеся "ткани" — импровизации, уносившие тебя куда-то далеко ввысь и потом с размаху, как на американских горках, бросавшие снова вниз, к структуре ритмической сетки. Музыку хотелось слушать еще и еще, хотелось узнавать о ней побольше, хотелось познакомиться с ней поближе.

Конечно, какие-то звуки из этого незнакомого и загадочного джазового Леса (спасибо вам, мои любимые писатели братья Стругацкие, за это, навеянное вашей книгой, сравнение) доходили и раньше. Имена Армстронга и Эллингтона были знакомы — но не более. Первую тропинку в этом Лесу мне указал джаз-рок-ансамбль "Арсенал" и его лидер Алексей Козлов. Во многом именно ему я обязан первым знакомством с джазовым Лесом, законами его жизни, его потрясающим многообразием и красотой. Освоившись, я начал исследовать и другие тропинки и дороги. Но начиналось все с той залитой солнцем полянки под названием "джаз-рок", куда привела "арсенальская" тропа.

С тех пор я слушаю Козлова уже четверть века. Доводилось и писать о нем. Было это 13 лет назад, после очередных гастролей "Арсенала" в Минске, и делалась та статья для местного издания под невзрачным названием "Рабочая смена", которое, однако, знали и за пределами республики. Мало кто тогда умел говорить с молодежью столь живым, интересным и, насколько это было, возможно, честным языком. Воды утекло много. Человек, бывший душой того издания, теперь возглавляет московский "Огонек", в Минске издается на сегодня единственный в мире русскоязычный джазовый журнал, а Алексей Козлов приехал в столицу Беларуси всего лишь на один концерт. С ним нельзя было не встретиться, на концерт нельзя было не пойти, о Козлове нельзя было не написать вновь. Данный материал можно рассматривать как своеобразный авторский римэйк той, старой, статьи. Но слишком многое изменилось за эти годы и в нашей жизни, и в творческих ориентирах Мастера; чтобы оценить эти перемены, надо вспомнить, с чего же все начиналось...

"Лес приближался, надвигался, громоздился все выше и выше, как океанская волна. И вдруг поглотил его. Не стало больше солнца и неба, пространства и времени, лес занял их место...

...Лес можно было видеть только с обрыва, но и испражняться на лес можно было только с обрыва".

(Аркадий Стругацкий,Борис Стругацкий "Улитка на склоне")

С конца 40-х годов слово "джаз" в Советском Союзе имело право на существование только по отношению к загнивающему Западу. Из советской культуры оно было выброшено. Джазовые составы срочно мимикрировали под эстрадные оркестры, репертуар претерпел соответствующие радикальные изменения. Но железный занавес в чем-то напоминал чернобыльский саркофаг: в нем тоже были дыры. Просачивалась информация о джазе, появлялись завезенные с Запада диски, возникла целая культура звукозаписи "на ребрах" — рентгенограммах. И как только грянула оттепель, символом которой стал Молодежный фестиваль 1957 года в Москве, из внешнего небытия, а на самом деле из уже готовой к всходам почвы, выросло поколение одногодков, принявших эстафету развития советского джаза. Поколение Георгия Гараняна и Константина Носова, Алексея Зубова и Германа Лукьянова. Поколение Алексея Козлова. На мой взгляд, лучший портрет того времени удалось создать в своей последней работе, пронзительно-ностальгичном цикле "Бродвей моей юности", безвременно ушедшему из жизни кинорежиссеру-документалисту Алексею Габриловичу. И среди многих ярких воспоминаний деятелей российской культуры о своей молодости едва ли не самым живым, образным и интересным был рассказ Алексея Козлова. Это было странное, уродливое и прекрасное время. Солнце грело все сильнее, но порывы зимней стужи часто заволакивали его облаками. Джаз занял в музыке положение некоего "гадкого утенка". Де-факто он существовал, де-юре его старались не замечать. Так что музыканты, шедшие в джаз, заранее обрекали себя на нелегкую жизнь. Джаз продолжал считаться чем-то вроде идеологического оружия зловредных буржуинов. "Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст" — у меня хранится одна из назидательных книжек того времени с жуткой историей про рядового N, который готов был продать секреты своей воинской части за западные джазовые пластинки. Однако потенциальные шпионы не сворачивали с избранного пути. И саксофон, тогда еще баритон-саксофон, Алексея Козлова играл одну из заметных партий в многотрудной и сложной композиции под названием "Возмужание советского джаза". Иногда ему везло. В интервью с А. Козловым в №3/98 "Jazz-квадрата" вы могли прочесть об обстоятельствах, сопутствовавших появлению молодых ребят из московского кафе "Молодежное" на фестивале "Jazz Jamboree" в Варшаве в 1962 году. В 1965 году Козлов играет и на джазовом фестивале в Праге. В те годы он "сидит" на би-бопе, увлекается Чарли Паркером, Кеннонболлом Эддерли, на смену баритону приходит альт-саксофон. Затем Козлов с головой погружается в лабиринт фри-джаза, наиболее авангардного и головоломного из всех джазовых направлений того времени.

"Лес становился темнее, ближе придвигались стволы, теснее сплетались над головой Тарта зеленые зонтики, ноги проваливались в пышном ковре, затихли голоса птиц. Расплывчатые видения носились в сумеречных объятиях леса и жили мимолетным существованием..."

(Александр Грин"Остров Рено")

Рок-музыка в 60-е годы властно завоевала себе весьма обширное место под солнцем. Ее развитие шло в унисон с бурным ростом молодежного движения на Западе. Рок вышел далеко за рамки чисто музыкального явления. Многих это застало врасплох. Еще в 1965 году пастор Нойбель опубликовал книгу, где представлял появление "Beatles" как результат коммунистического заговора против Запада. На Востоке наблюдалась обратная картина. Здесь в ужасных "волосатиках" усмотрели очередную идеологическую диверсию, весьма и весьма опасную для духовного здоровья социалистической молодежи. На фоне этой новой напасти, как едко заметил А. Козлов, джаз стал если не почти родным, то, во всяком случае, вполне терпимым в советской культуре явлением. Но... ему от этого легче почти не стало. Доступная лишь посвященным алхимия фри-джаза заметно сузила круг слушателей. Молодежь в огромном большинстве повернулась к рок-музыке. За океаном 43-летний Майлс Дэвис, выдающийся джазовый новатор, постоянно заряженный на поиск и смело меняющий направления оного, выпускает в свет в 1969 году "In A Silent Way" — первую ласточку джаз-рока.

Советским Дэвисом суждено было стать Алексею Козлову. Именно он, весьма болезненно ощущая кризисное состояние джаза, решился последовать рецептам модного американского "лекаря". 12 ноября 1973 года преподаватель студии джаза при Дворце культуры "Москворечье", 39-летний А. Козлов проводит первую репетицию нового ансамбля "Арсенал". Вскоре ансамбль начинает давать концерты — сначала в "Театре На Таганке", в Центральном доме ученых, затем и за пределами Москвы. При этом лишь через пару лет Калининградская филармония предоставляет "Арсеналу" свою "крышу". Козлов не задумываясь (впрочем, это, конечно же, штамп: наверняка, размышлений хватало) откладывает практически готовую диссертацию, отказывается от вполне реально маячивших перспектив научно-административной карьеры и выбирает путь музыканта-профессионала. Репетиции и гастроли теперь уже окончательно становятся главным делом жизни Алексея Козлова и его музыкантов.

И оказалось, что ниша была найдена очень точно. Зритель пошел. Описанная в начале статьи картинка с натуры одного из первых минских концертов "Арсенала" с незначительными вариациями повторялась в самых разных городах страны. Концерты группы для многих стали откровением. Буйные поклонники рока смешивались в зрительных залах с почтенными джазовыми ветеранами. Правда, как и нового Дэвиса, нового Козлова приняли не все. Ревнители "чистоты джаза" с благородным негодованием расценивали появление "Арсенала" как отступничество, погоню за сиюминутным успехом, уход в коммерческую музыку. Разве что обвинений в слишком большом числе белых музыкантов, раздававшихся в адрес Дэвиса из кругов афроамериканских радикалов, Козлову, по понятным причинам, удалось избежать. Отечественные "праведники" не замечали, однако, одно немаловажное обстоятельство. Именно джаз-рок, а значит и "Арсенал" Козлова, вернул широкую публику, пробудил интерес и к звучанию биг-бэндов, и к джазовому аскетизму Лукьянова, и к авангардным экспериментам "ГТЧ". Это потом естественно будут восприниматься джаз-роковые пьесы у "Аллегро", это потом появятся "Квадро" и другие составы, работавшие в том же русле. В начале "Арсенал" на отечественной сцене был уникален.

Впрочем, название "Джаз-рок-ансамбль "Арсенал" скоро сменилось новым — "Камерно-инструментальный ансамбль "Арсенал". Это был не каприз лидера, а вполне логичное отражение генезиса стиля: термин "джаз-рок" сменился более объемным понятием "фьюжн" ("сплав"). Лишь в первые годы существования группы сквозила тень сходства, скажем, с "Blood, Sweat & Tears": мощная духовая секция плюс вокал. Но и тогда хватало чисто инструментальных пьес, а вскоре "Арсенал" отказался от вокалистов. Наряду с эффектными аранжировками композиций звезд мирового джаза и рока, с самого начала значительную часть репертуара составляли собственные произведения Алексея Козлова. На фоне жесткой ритмики и психоделических гитарных "запилов" импровизации лидера на альт-саксофоне, слаженная духовая пачка, клавишные вариации напоминали о джазовых корнях этой музыки. Широко использовались старинные русские ладовые звучания, фольклорные мотивы: славянские ("Как при вечоре"), корейские ("Крылатый конь"), индийские ("Посвящение Махавишину"), якутские ("Танец шамана"), латиноамериканские ("Грустная самба"). Перечисленные пьесы создавались на разных этапах творческого развития "Арсенала", что лишний раз подчеркивает устойчивость данной традиции.

Не менее классическими для ансамбля стали и композиции, где Козлов, во всеоружии современных выразительных средств, вглядывается в джазовое прошлое — "Рэгтайм", "Блюз-марш" — вслушивается в классику — "Сюита ля-бемоль мажор", "Ноктюрн" Бородина. Я сознательно говорю здесь об отдельных пьесах, а не о дисках. Увы, в эпоху безраздельного господства "Мелодии" музыку "Арсенала" издавали крайне скупо и с огромным опозданием. К моменту появления пластинки ансамбль обычно уходил вперед уже на несколько полноценных программ, работал над совсем иными произведениями. Справедливости ради надо признать, что угнаться за полетом творческой фантазии Алексея Козлова тяжеловесной и консервативной "Мелодии" было бы трудновато, даже при наличии доброй воли. Зато генезис музыкальных идей лидера могли проследить постоянные посетители концертов "Арсенала", джазовых фестивалей с его участием. Козлов с успехом выступал в Риге и Тбилиси, Москве и Берлине. А оценивая концерт "Арсенала" на "Jazz Jamboree-78" в Варшаве, маститый пражский критик Игорь Вассербергер (специалист по более традиционному джазу и отнюдь не ярый поклонник фьюжн) писал о "незабываемом впечатлении, даже при наличии такой обширной программы, как на "Jazz Jamboree".

За годы существования "Арсенала" через него прошло несколько десятков музыкантов. И здесь тоже напрашиваются аналогии с Майлсом Дэвисом. И Майлс, и Алексей Козлов — люди весьма целеустремленные и честолюбивые, люди с ярко выраженными склонностями к лидерству. Однако и составы Майлса, и "Арсенал" стали великолепной школой для многих исполнителей. Говоря об "Арсенале", нельзя не назвать гитаристов Виталия Розенберга и Виктора Зинчука, клавишников Игоря Саульского и Вячеслава Горского, духовиков Вадима Ахметгареева и Евгения Пана, бас-гитариста Анатолия Куликова. Хочется вспомнить и Мехрдада Бади, Олега Тверитинова и Тамару Квирквелия — вокалистов первого состава "Арсенала".

"...А вокруг шевелился лес, трепетал и корчился, менял окраску, переливаясь и вспыхивая, обманывая зрение, наплывая и отступая, издевался, пугал и глумился лес, и он весь был необычен и его нельзя было описать, и от него мутило".

(Аркадий Стругацкий,Борис Стругацкий"Улитка на склоне")

Однако, регулярно посещая минские концерты Козлова и его коллектива (а он приезжал в наш город почти ежегодно), в начале 80-х годов пришлось констатировать, что проблема поиска "лишнего" билетика исчезла. Характерный симптом! В декабре 1984 года мне уже доводилось беседовать с А.Козловым. Он и сам считал, что в то время наступил определенный кризис в творчестве "Арсенала". Развитие остановилось. Зритель и слушатель, отправляясь на концерт, уже примерно представлял, что он увидит и услышит. Это ни в коей мере не устраивало лидера ансамбля. И той зимой он привез в Минск совсем иную программу...

Козлов не был бы самим собой, если бы не переставал чутко следить за всеми новыми тенденциями в развитии музыки. И к тому времени его внимание привлекло творчество "новой волны" британского рока, а также широкое внедрение в музыкальную индустрию культуры видеоклипа.

"Джаз в больших залах стоит перед проблемой: молодые недовольны, когда там не происходит ничего, кроме музыки... И когда вы выступаете в зале на 20 тысяч человек, надо делать нечто большее, чем просто играть, иначе на вас не пойдут". Это не Козлов. Так говорил довольно известный в джаз-роке клавишник Джордж Дьюк. Не рискну утверждать, что Козлов думал именно так, но проблема визуального ряда вышла на передний план и его творческих поисков. Новая программа "Арсенала" была сделана в виде сменяющих друг друга театрализованных сценок-"клипов", в которых участвовали и сам Козлов, и его музыканты, и специально приглашенный мим-профессионал. Связующая нить между отдельными сценками хоть и с трудом, но угадывалась. Это был спектакль о человеке-роботе, о его одиночестве в толпе, о постиндустриальном компьютерно-техницистском мире и тоске по простым человеческим чувствам. Музыка "Арсенала" существенно изменилась. Исчезли все духовые, кроме альт-саксофона лидера, в структуре пьес большое место заняли электронные звучания клавишных, но при этом совершенно неожиданно можно было услышать акустическое соло на баяне.

Все это было интересно, ново, кое в чем шероховато. Поклонникам старого "Арсенала" оставалось целое отделение-ретроспекция, остальных же Козлов вновь вел в доселе неизведанные уголки. В то время он с воодушевлением говорил об идее создания стационарного музыкального театра, о том, что инструментарий группы будет меняться и дальше, что даже альт-саксофон может оказаться лишним. Словно знаменитый следопыт Натти Бампо из романов Ф. Купера, почувствовав незнакомые, влекущие ароматы в своем джазовом лесу, Козлов решительно двинулся в глубокую поисковую экспедицию. Увы, на этот раз лес обманул опытного разведчика. Вместо живого леса с шелестом листвы и пением птиц, он попал в зону леса то ли мертвого, то ли бутафорского, с картонными деревьями, раскрашенными химическими красками в яркие, неестественные цвета. Эстетика клипов переродилась в пошлые рекламные сюжеты или откровенно коммерческую продукцию MTV. Схлынула, не оставив заметных последствий, и "новая волна". Кроме того, существенные перемены назрели и во внутреннем мироощущении мастера, и в самом мире вокруг него.

Во второй половине 80-х и 90-х годах время, словно остановившееся в нашей стране, вдруг понеслось со скоростью курьерского поезда. Началась перестройка, рушились препоны и запреты, у людей открывались глаза на мир, в котором они живут, и на его историю. И одновременно в воздухе все сильнее пахло кровью. Удалось пережать фонтанирующее кровотечение из афганской артерии, но кровь брызнула в Сумгаите и Фергане, Карабахе и Вильнюсе. Страна пошла в разнос и, наконец, разлетелась на куски в 1991 году. Россия вступила в эру первоначального накопления капитала и хищнического капитализма, сопровождаемую постоянной угрозой то красного, то коричневого реванша. В сфере культуры Шостакович, Армстронг и Леннон были разом отодвинуты в сторону волосатой татуированной лапой с перстнями из дутого золота на коротких толстых пальцах, и на авансцену в массовой постсоветской культуре выдвинулись грузные мужики с бычьими затылками и кабацко-уголовным репертуаром, и разбитные девахи с никакими голосами и отменными параметрами фигуры.

А что же Козлов? Пожалуй, именно в последние полтора десятилетия его положение в советском, а затем российском джазе, стало уникальным. Он не уехал играть в нью-йоркских ресторанах или развлекать беспечных туристов на круизных теплоходах в Карибском море. Избежал он и невеселой необходимости зарабатывать на жизнь игрой на презентациях и полусветских тусовках. Козлов в эти годы, если можно так выразиться, замэтерел. Владимир Чекасин остался кумиром поклонников авангарда, а с отделением Литвы вообще стал реже выступать в России. Патриарх Лундстрем пользуется безоговорочным уважением, но знают его в достаточно узких джазовых кругах. А с легкой руки драматурга Виктора Славкина (пьеса "Взрослая дочь молодого человека") сегодня, как говорит сам Козлов, "любая тетя Мотя знает, что есть такой "Козел на саксе". В массовом сознании именно он занимает джазовую скамейку в некоем гипотетическом парламенте российской культуры. Козлов достаточно часто появляется на телеэкранах, то на одном, то на другом канале. Лучшая, на мой взгляд, передача о нем была сделана на РТР "Командой-2" — "Двойной портрет", где шел параллельный диалог с саксофонистом Алексеем Козловым и его сыном Сергеем, кинооператором мирового класса. Козлов даже позволил себе в конце 1997 года поучаствовать в социальной телерекламе, наглядно, с помощью нескольких саксофонных фраз, поясняя напуганным согражданам безопасность грядущей деноминации рубля. Козлов участвует в организации ряда джазовых фестивалей, с недавних пор он входит в жюри самой престижной российской премии в сфере культуры — премии "Триумф". Кстати, в 1977 году ее получил такой музыкант неакадемического толка, как Борис Гребенщиков. Рука Козлова? Жаль, что не хватило времени спросить его об этом. Как не хватило его и на вопрос о возможных джазменах-лауреатах "Триумфа", видит ли Козлов претендентов среди своих коллег? Будем ждать новых встреч...

Однако на фоне постоянно укреплявшегося общественного положения творческая жизнь музыканта в эти годы складывалась весьма извилисто и прихотливо.

"...Перед ним был овальный лесной луг, сплошь покрытый густой сочной зеленью... Светлая пустота переливалась вдали, у скал, дрожью воздушных течений, однозвучную мелодию твердили тонкие водопады. И розовые горны темно-зеленых куп открывали солнечному потоку первобытную прелесть земли".

(Александр Грин"Остров Рено")

Вслед за трубами и тромбонами Козлову действительно оказался не нужен и саксофон. В начале 90-х Алексей Козлов, по его собственному признанию, "был фанатиком ньюэйджа". Для этой расслабляющей, рекреативно-медитативной музыки ему хватило лишь электронных клавишных. Успеха не было. Козлов говорит о безадресности такой музыки, о том, что она остается невостребованной, люди не в состоянии ее услышать. Могу согласиться с ним только наполовину. Анализируя поступления CD в редакцию "Jazz-квадрата", просматривая каталоги, убеждаешься, что ньюэйдж в мире все-таки издают, и издают немало. Целый ряд фирм — "Windham Hill", "Narada", "Higher Octave Music", "Real Music" — специализируются в основном на ньюэйдже. На Западе такая музыка входит в моду в кругах от среднего класса и выше. Ее слушают, она кому-то нравится, а кто-то просто стремится "не отстать от Джонсонов" и тоже покупает диски Аккермана или Гови.

Другое дело, что в России период увлечения Козлова ньюэйджем совпал с жесточайшим экономическим и социальным кризисом, с потерей уверенности в себе миллионами людей, с периодом, когда на смену коммунистическим догмам пришла чудовищная разноголосица взглядов, идей, мнений. Да, в этом хаосе ньюэйдж Алексея Козлова вполне логично остался неуслышанным. К сожалению, идеи музыканта на этот раз пришлись не ко времени, не нашли своей аудитории.

Козлов отступает на заранее заготовленные, причем задолго до него, позиции. "Арсенал" закрыт, все ушли на фронт... Нет, номинально, как говорит сам руководитель, "Арсенал" еще существует. Но живет-то сегодня мастер совсем иной музыкой. Что-то подсказывает мне, что Козлов, вернувшись к своему альт-саксофону, вряд ли возродит свой ансамбль. Боюсь, "Арсенал" уже стал достоянием истории. Другие времена, другие песни...

От ньюэйджа Алексей Козлов отступил к классике. В широком смысле этого слова. К классическому пониманию добра, красоты, вечных жизненных ценностей. Оба его нынешних проекта, дуэт с клавишником Вячеславом Горским и квинтет, где он играет на альт-саксофоне со струнным квартетом им. Шостаковича, связаны с идеями, которые сегодня стремится воплотить Козлов. Крови в Чечне и на соседней улице, грязи на телеэкране и в заплеванном подъезде, бездуховности поп-литературы и поп-искусства, бесстыдству продажных журналистов и продажных политиков он противопоставляет красивые мелодии, тонкие импровизации, сложные гармонии, как всегда блестящие аранжировки, отсутствие агрессивной ритмики. И со своим старым коллегой по "Арсеналу" и с музыкантами-академистами он пытается, может быть, даже без веры в конечный успех, достучаться до людских душ. Звучат Александр Бородин и Габриэль Форе, Ральф Таунер и Джон Маклафлин, Гэри Брукер и Кит Эмерсон. Классика, джаз, рок. Прекрасная музыка, прелесть которой медиум-Козлов стремится передать слушателю.

Конечно же, я был на этом, последнем пока минском концерте дуэта Козлов-Горский. Я видел пустые места в зале, зиявшие, словно раны. Их было немного, но они были. Я знаю, что эти места остались незанятыми не из-за отсутствия интереса к музыке, а из-за того, что в выборе между расходами на концерт и еду победила еда. Но я видел в зале и старых поклонников "Арсенала", и людей уже прошедших путь от спортивных костюмов под "Adidas" до строгих троек, и жадную до всего интересного молодежь. Я слышал овацию в финале концерта. Я еще раз убедился, что эта музыка нужна слушателям. Мне очень хочется, чтобы и Алексей Козлов не терял веры в это.

Леонид АУСКЕРН,

фото Сергея ШАРУБЫ.