Трио Ганелина - отрывки из книги Владимира Тарасова "ТРИО" (часть 3)

Продолжение. Начало в ## 9–12, 98.

Из главы # 4 "POI SEGUE..." (1981)

Десятилетие Трио

8 марта на сцене филармонии в Вильнюсе мы отмечали десятилетие Трио. Это не было что–то специальное. Ничего особенного. Просто на афише было написано, что концерт посвящен 10–летию Трио. И, конечно же, никаких поздравлений со стороны официальных властей. Ни от филармонии, ни от Министерства культуры.

В день концерта меня остановил в коридоре директор филармонии и стал расспрашивать о Трио. Но не затем, чтобы поздравить нас, а с недоумением, что мы все еще существуем. Говорил, что он не верил в 1974 году, когда мы поступили на работу в филармонию, что мы долго продержимся и будем так много выступать. Затем, совсем "расчувствовавшись", дружески сказал мне, что никак не думал, когда в первый раз увидел меня в филармонии в 1967 году, в джинсах и с длинными волосами, что из меня что–нибудь получится (именно так и сказал, не кто–нибудь, а что–нибудь). В понятии его — номенклатурщика, поставленного компартией руководить филармонией, — достаточно было иметь длинные волосы и быть в джинсах, чтобы уже считаться нечеловеком. Сказано это было с такой интонацией, что я и сам должен уже понимать, какой я был плохой, а затем перевоспитался и из меня "что–то получилось". Я стоял перед ним, стараясь, из уважения к его почтенному возрасту, не перечить ему. С такими же длинными волосами, как и четырнадцать лет назад, но уже не в джинсах, а в костюме, по случаю нашего концерта.

Партийная номенклатура как старалась нас не замечать, так и не замечала. Что нас тоже вполне устраивало. Лишь бы не мешали. Но их недоумение, что эта троица, играющая непонятную для них музыку, еще выступает и их все чаще приглашают выступать в других странах, возрастало. Это чувствовалось при каждом разговоре с директором филармонии или с кем–либо из министерских начальников. Особенно их раздражало, что западные импрессарио "имели наглость" требовать именно наше Трио. В филармонии и Министерстве культуры привыкли к тому, что только они решают, кто поедет выступать за границу, а кто нет, и старались по возможности выбрасывать приглашения на Трио в мусорную корзину.

Так что наш юбилейный концерт мы сыграли в основном для самих себя и наших друзей, которых, к нашему счастью, был полный зал.

Знаменательно и то, что наша программа 1981–го года называлась "Poi Segue..." — "Далее следует...".

Слава Ганелин всегда безошибочно и точно выбирал названия нашим программам. И если вы пройдете взглядом по названиям и прослушаете все сыгранные нами за пятнадцать лет композиции, то вы поймете, что, в принципе, это одна большая многочастная музыкальная история со своим началом и концом.

1984 — Англия

...Позже у меня появилась мысль, что, может быть, поэтому и произошло без проблем оформление в Англию. Мне кажется, тому было две причины. Во–первых, в КГБ, конечно, знали и о Лео, и о его фирме грампластинок, и о наших друзьях, работающих на Би–Би–Си. Для КГБ было интересно посмотреть, что будет происходить вокруг нас в Лондоне. Тем более, что за столько лет слежки за нами они уже знали, что мы никуда сбегать не собираемся. Было ясно, что наш приезд в Англию привлечет к нам много эмигрантов, чтобы пообщаться с нами. Я думаю, что КГБ хотели использовать наши гастроли, чтобы увидеть, кто и что из себя представляет в русской эмиграции в Англии. Не представляет ли для них какой–нибудь угрозы и нельзя ли кого–нибудь из них использовать в свою пользу. (Позже Лео рассказывал мне, что известный советско–английский шпион Олег Гордиевский, который был в то время начальником советской разведки в Англии, рассказал ему, что он получил тридцать семь телексов из Москвы по поводу наших гастролей в Англии. Советские шпионы табунами ходили по Англии в те годы, и английское правительство едва успевало выдворять их из своей страны.)

А во–вторых, для Министерства культуры СССР наша поездка была еще одной возможностью закрепиться посредством Arts Council of Great Britain на английской сцене и попробовать в следующий раз послать им какой–нибудь другой советский ансамбль или оркестр. Англия не была так открыта для советских артистов, как хотелось бы Госконцерту и Министерству культуры.

Возможно, что по этим двум причинам нас быстро и без проблем оформили и выбросили, как десант, в лондонском аэропорту Heathrow 4 марта 1984 года.

Наши гастроли в Англии начались достаточно весело. Когда мы проходили паспортный контроль, пограничник остановил наше "пальто" и ни за что не хотел впускать его в страну. "Какова цель вашего визита в Англию?" — спрашивал суровый английский офицер у "пальто". "Я с ними", — показывая на нас, отвечал он. Мы в это время уже прошли и стояли как бы по другую сторону границы. "Но они приехали на гастроли, и у них есть разрешение на работу", — продолжал гнуть свое англичанин, который уже знал, конечно, кто есть кто, или, по крайней мере, догадывался. "У меня виза, и я их переводчик", — тянул в свою сторону "пальто". "Виза — это еще не все. Мы здесь на месте решаем, пускать кого в страну или нет, и есть ли у вас веские причины для въезда в Англию", — продолжал свое пограничник. Англичанин явно получал удовольствие от этой игры. Через какое–то время, благодаря вмешательству секретаря советского посольства, который встречал нас (а может, только нашего сопровождающего) в аэропорту, "пальто" наконец–то впустили в Англию.

Нас встречали Аннет Моро, Лео и телевидение Би–Би–Си, которое снимало фильм о наших гастролях. Увидев нас, Лео подошел к нам и, обнимая, тихо спросил: "Ребята, вы с "пальто"?". "Пальто" в это время еще объяснялся с пограничником, и мы вышли в зал прибытия одни. "Ну, а как же, — ответили мы. — Он где–то сзади идет".

Затем Лео представил нас всем встречающим и познакомил с переводчицей, которую они наняли для работы с нами. Увидев ее, я сразу вспомнил гениального Бабеля и его рассказ "Король", вернее, конец этого рассказа, когда сорокалетняя Двойра "...смотрела на его плотоядно, как кошка, которая, держа мышь во рту, легонько пробует ее зубами...".

Первый концерт состоялся 7 марта в Bloomsbury театре в Лондоне. Надо сказать, что Лео весьма основательно подготовил английскую публику к нашему приезду. Плюс к этому, конечно, очень профессиональная организация гастролей со стороны Arts Counsil и Джона Камминга из Serious Produktions. Нас принимали отлично как в Лондоне, так и других городах Англии. Благодаря хорошей рекламе и энергии Лео в зале было полно зрителей, собравшихся послушать советских джазовых музыкантов, впервые выступающих на лондонской сцене. Было все советское посольство, а также много наших друзей, уехавших из СССР много лет назад.

Сева Левинштейн, известный всем радиослушателям Би–Би–Си как Сева Новгородцев, — саксофонист, в свое время игравший в ленинградском оркестре Иосифа Ванштейна, — снял со шкафа свой запылившийся тенор–саксофон и принес на концерт, одолжив Чекасину поиграть.

...На следующий день мы уехали в Манчестер, где выступали в джазовом клубе "Band On The Wall". Отличный клуб. Отличная публика, но за сценой...

Наша малюсенькая комната напоминала камеру предварительного заключения в советской милиции. Все было забросано окурками и пустыми банками из–под пива. Два тюремных стула и стол, привинченный к стенке, над которым висит инструкция местной полиции для музыкантов, чтобы они не занимались сексом в этой комнате. Слово "секс" звучало, конечно, по–другому.

...Но именно так, как нравилось нашей переводчице. Она восприняла нас не только как шанс подзаработать деньги, но и поразвлечься, если удастся. Довольно фривольная, раскрепощенная дама, она в первый же вечер позвонила ко мне в номер и попросила принести ей спички. Я, ничего не подозревая, долго стучался в дверь ее комнаты, пока не услышал откуда–то издалека голос: "войдите". Открыв дверь, я увидел нашу переводчицу совершенно обнаженную, лежащую в ванной с сигаретой в зубах. Положив спички на край ванной, я как ошпаренный выскочил из ее комнаты.

Минут через пятнадцать, спускаясь вниз в кафе гостиницы, я увидел одного из своих коллег, который стучался в ее номер, тоже со спичками в руках. Все до анекдотичности совпадало с тем, о чем нам читали перед выездами на инструктажах, и опять же с песней Высоцкого: "...там шпионки с крепким телом, ты их в дверь — они в окно...". Она, конечно, была никакая не шпионка, просто заодно с работой решила развлечься и пробовала затащить нас к себе в постель одного за другим. А вдруг получится...

Из Манчестера мы уехали на концерт в Саутхэмптон, а затем снова вернулись в Лондон, где прожили несколько дней в очаровательной, с маленькими уютными номерами гостинице "Grafton" недалеко от центра Лондона. Все наши дни в Лондоне были заняты до отказа. Мы или встречались с нашими друзьями и ходили по ресторанам в China Town, или были на официальных приемах и обедах. "Пальто" не отставал от нас ни на шаг и с удовольствием ходил с нами от банкета к банкету.

Многие из наших друзей, живущих в Лондоне, хотели пригласить нас к себе домой. Естественно, что мы тоже хотели пойти к ним, посмотреть, как они устроились и прижились в Англии. "Пальто" к ним мы, конечно, брать не могли и всячески старались от него избавиться. Надо сказать, что он, конечно, все видел и понимал (какие из нас конспираторы), но как бы особенно на нас и не давил. Тем не менее через несколько дней его присутствие стало нас тяготить. Мы не могли при нем свободно себя чувствовать и разговаривать с друзьями. Нужно было как–то разрядить ситуацию.

Однажды утром, спустившись на завтрак, мы не увидели наше "пальто" в ресторане, хотя обычно он приходил первым. От официанта мы узнали, что сегодня он завтракал раньше нас. Но зато мы увидели сияющего Лео, который пришел позавтракать с нами и весь просто светился от удовольствия. Лео рассказал нам, что он научил Джона Камминга как дать взятку "пальто", и тот за пятьдесят фунтов согласился больше не отягощать ситуацию и не показываться на глаза до нашего вылета. Что он и сделал. Мы встречались с ним только на официальных приемах и банкетах.

Я думаю, что "пальто" так легко согласился на это не потому, что его уговорили или ему были нужны эти пятьдесят фунтов. По–видимому, он уже знал все, что ему нужно, а мы для него с самого начала не представляли никакого интереса и были просто поводом для его поездки в Лондон. Он был достаточно профессионален, чтобы рисковать своей карьерой из–за пятидесяти фунтов, и поэтому спокойно их взял, наверняка, с ведома своего начальства, на свои карманные расходы. А с нами рядом все равно почти каждый день показывался кто–нибудь из работников советского посольства, так что, если им надо было, мы всегда были под присмотром. Но зато теперь мы могли спокойно общаться с нашими знакомыми и друзьями и покупать себе инструменты.

Организаторы тура в Англии прекрасно знали, что все деньги у нас забирает Госконцерт. Узнав от Лео, что нам нужны деньги на покупку инструментов, они заключили контракт с Госконцертом на одну сумму, но запланировали на нашу поездку значительно больше. Разницу они нам отдали в Лондоне. Так как у меня уже были куплены барабаны в прошлом году в Германии, то Ганелин и Чекасин решили купить для себя за эти деньги электронные инструменты, которыми они оба были увлечены.

Из Лондона начались наши выезды на концерты. Университет Варвие в Ковентри, затем Лентвит Мэджор, Кендал, Лейчестер, Бирмингем. Мы объездили почти всю Англию, проникнув добротными британскими традициями, великолепной архитектурой старых замков и, конечно же, британским юмором, который, если он вообще до нас доходил, то доходил с явной задержкой, когда все королевские подданные уже отулыбались. Но зато когда до нас доходило, мы от души смеялись над этими хитроумными словосплетениями английского юмора. Реакция же англичан была, как и полагается, сдержанной или почти незаметной. Они как бы изнутри улыбаются, и вы видите на их лице только очертания их внутренней улыбки, такие же тонкие, как и английский юмор.

Тем не менее, в чем–то я нашел в доброй старой Англии большое сходство с Россией. Когда мы гуляли по Лондону и наши друзья водили нас по знаменитым Pub (пивным), я увидел в них много отличных английских парней, вполне в русских традициях упившихся до беспамятства. Единственное, что их отличало от русских, — это то, что они все были безукоризненно и, можно сказать, элегантно одеты. Да еще, пожалуй, на слово "привет" приподнимали голову и отвечали наивежливым голосом: "Good afternoon" ("Добрый день"), — а затем в чисто русских традициях снова падали лицом в тарелку напротив себя. Как будто все происходит не в Лондоне, а в какой–нибудь "Рюмочной" на окраине Москвы.

Что касается элегантности, то меня поразили английские Бобби (полицейские), которые в любую погоду выглядят идеально чистыми и отглаженными, как будто каждые полчаса они где–то гладят свою униформу. Такими же элегантными и чистыми выглядят лондонские такси — вместительные и комфортабельные, они, вместе с тем, очень практичные для перегруженных лондонских улиц. Эти машины могут поворачиваться на месте на 180 градусов.

Замечательно, как англичане заботятся о безопасности туристов, приехавших с континента. Так как движение в Англии левостороннее, то для безопасности пешеходов на всех крупных перекрестках прямо на проезжей части перед вашим носом написано огромными буквами: "Смотри направо". Это действительно помогает, так как при переходе улицы голова автоматически (по привычке) поворачивается налево. А огромные надписи интригуют, и вы, взглянув направо, с ужасом видите несущийся на вас автомобиль...

...Итак, стоя на этом приеме вместе с секретарями советского посольства и организаторами наших гастролей с фужером апельсинового сока в руках и болтая, как всегда в таких случаях, обо всем и ни о чем конкретно, я услышал сзади себя знакомый голос: "Володя, ты чего с этим советским г... общаешься?" Ну конечно, это был Юз Алешковский — великий мастер русского слэнга. Советские начальники, увидев его, моментально исчезли, и мы остались вдвоем в окружении англичан, которые не поняли, что происходит и, конечно, не знали, что советским официальным лицам не только общаться, но, видимо, и смотреть нельзя было на автора знаменитых строк "Товарищ Сталин, вы большой ученый...". "Юз, ты бы поосторожнее, — попросил я, — мне все–таки еще ездить надо". "Да пошли они на х... Ты лучше скажи, ты мои последние книжки читал?" — спросил Алешковский. — "Читал, конечно, но в Союзе твоих книг не найти". — "Ну тут у меня есть с собой кое–какие книжечки. Я тебе завтра в гостиницу принесу. Возьмешь с собой в подарок от меня". Я затрепыхался от ужаса, представив себе, как советский таможенник открывает мой чемодан в аэропорту Шереметьево, а в нем полно книг Алешковского. Все это свое видение я тут же рассказал Юзу. "Ну что, старик, бздишь?" — тут же живо отреагировал он. — "Да нет, Юз, ты просто забыл, из какой мы страны. Ты уже здесь, и тебе до лампочки, а я еще там, и мне ездить и ездить, в том числе письма к тебе привозить", — пробормотал я, краснея и понимая, что доля правды в его словах есть. Я все время боялся залететь на таможне со всеми письмами и деньгами. Но их хоть можно было просто провести в карманах пиджака. Обычно таможенники просили открыть чемоданы, но никогда не проверяли, что у меня в карманах, а тут я представил себе чемоданы с книгами Алешковского, писателя, которого власти терпеть не могли. "Да ладно, старик, я пошутил. Я, конечно, все помню и понимаю", — сказал Юз.

Во время нашего разговора в центре огромного зала, где проходил прием, я все время видел работников советского посольства и наше "пальто", с любопытством разглядывающих нас (вернее, Алешковского) со стороны...

Владимир Тарасов (продолжение следует)

1998