Ежи Радлинский - Гражданин Джаз (часть 7, Братья Роек пересаживаются на «Фафика» )

Братья Роек пересаживаются на «Фафика»

Такая буря не прошла бы через польскую прессу даже после приземления марсиан на варшавской Площади Парадов265. «Джаз или Texas?» – спрашивала совершенно серьёзно «Знамя молодых»266. «Мерино́сы267 в Сопоте!» – будоражил миллионные массы читателей «Вечернего Экспресса»268 Збигнев Заперт, а во «Всеобщем слове»269 Тадеуш Пайда270 рвал одежды над «Сопотским землетрясением». «О джазе, красоте и дебоширах» сообщала силезская «Панорама»271, а Тадеуш Дронжковский в «Перспективах» распространялся на тему «Забавы унылых детей». «О возмутительных выходках хулиганов», «Буре на побережье» и т.д. много писали почти все ежедневные и периодические издания, и даже такой опытный знаток предмета, как Стефан Вехецкий («Вех»)272 не преминул подкинуть своё ценное мнение, назвав I Всепольский Фестиваль Джазовой Музыки в Сопоте «праздником отпущения грехов стилягам».

В этом шуме одним из немногочисленных исключений оказался голос Братьев Роек на страницах журнала «Пшекруй», уже в первых предложениях статьи «Немного шума кое о чём» мудро и метко попадающий в точку.

«Пожалуй, самым важным художественным событием этого фестиваля – писали Братья Роек, – было то, что современный джазовый стиль обрёл публику. До сих пор на концертах зал был, как говорят, диксилендовый, то есть, публика предпочитала тот громкий, резко ритмичный и самобытный традиционный джаз его современным формам, более интеллектуальным и усложнённым, часто очень приближённым к современной серьёзной музыке. По правде говоря, «Меломаны», ансамбль Курылевича и другие джазовые группы с давних пор наряду с классическим новоорлеанским стилем (диксилендом) занимались также современным би-бопом и кулом, но лишь эффектное выступление секстета Комеды из Познани в полной мере пробудило интерес слушателей к новой джазовой музыке.

… Если оценивать в общем, музыкальный уровень фестиваля, с учетом наших возможностей, был неожиданно высоким. Все ансамбли были тщательно подготовлены и выступили с по-настоящему художественно амбициозной программой.

… Публика хорошо и со знанием дела принимала выступления. Нам импонировало, в частности, то, как сразу она сориентировалась, что во время игры ансамбля Тшасковского не стоит прерывать играющих рукоплесканиями, а следует слушать спокойно до конца… Понятно, что у публики есть свои любимцы, но, в общем, аплодисменты были справедливыми.

… Да, таким образом, этот Первый Всепольский Фестиваль Джазовой Музыки в Сопоте был важным музыкальным событием, общехудожественным и культурным».

Содержание и форма этой рецензии – как может догадаться Читатель хотя бы сопоставлением с цитированными выше заглавными строками других официальных публикаций – диаметрально отличается от большинства других публикаций на тему фестиваля, акцентирующих внимание, главным образом, на… организационных недостатках, нарядах меломанов, криках нескольких пьяниц и одном кратком, но зато уже легендарном транспаранте. Отличие этого высказывания перестает, однако, удивлять, когда принимаешь во внимание, из-под чьего пера оно вышло. Главный редактор «Пшекруя» Мариан Эйле (то ли он является Братьями Роек, то ли только одним из них?) принадлежит – чуть ли не с начала нашего джазового движения – к кругу наиболее верных фэнов и самых выдающихся деятелей. Ни одно значительное джазовое мероприятие в Польше не проходило без его участия. Он участвовал в большинстве «катакомбных» джем сешнз, был членом-основателем Краковского джаз клуба «Геликон»273 и его многолетним вице-президентом, членом почётного комитета обоих сопотских фестивалей и т.д. Будучи горячим любителем джаза, он был одним из первых его популяризаторов, а «Пшекруй», оказывающий немаловажное влияние на формирование культурного мнения в Польше, стал в памятных пятидесятых годах трибуной за право гражданства для джаза.

В 1955 году, а именно во времена, когда большинство польских фэнов восхищалось только Кидом Ори274, он опубликовал в «Пшекруе» единственную в нашей прессе эпитафию о Чарли Паркере. Он писал (Братья Роек писали?) в нём: «В том году летом во время пребывания в Париже мы имели возможность слушать много пластинок Паркера. Они произвели на нас огромное впечатление. Его музыка часто для нас была трудна – как говорится – для понимания. Неожиданные спады, резко неожиданные скачки восходящих мелодических линий, неразрешение аккордов, резкие диссонансы и кажущая хаотичность – нелегки для неискушённого уха. Однако не было у нас ни на минуту и тени сомнения, что мы слышим величайшего, необычного артиста». Эта статья приумножила джаз не одним поклонником… Так же горячо, как и о гениальном "Bird"е275, он писал о других творцах джаза, с Армстронгом, Эллингтоном и Монком276 во главе, демонстрировал наиболее интересные джазовые звукозаписи в разделе «Мы слышали собственными ушами», представлял ансамбли: «Меломаны», Курылевича, «Дронжка» Калвинского277 и т.д., писал об истории джаза и его тайнах. В последнее время тема джаза встречается в «Пшекруе» реже. Почему? Объяснение этого вопроса последует немного позже, так как беседу с Марианом Эйле я хочу воссоздать такой, как она велась в краковской редакции еженедельника.

– Вы, учитывая ваш возраст, являетесь нетипичным фэном, следовательно, опровергающим мнение, что очарование джазом проходит после двадцати лет жизни.

– Я не являюсь ни музыкантом, ни критиком, стало быть, могу говорить о джазе всего лишь как любитель. Впрочем, я ни о каком виде искусства не говорю как прокурор или даже судья. Попросту только как свидетель.

– Итак, может быть, Свидетель расскажет, почему перевалившим за 20 в принципе уже становится достаточно джаза?

– Лично я сужу, что увлечение джазом длится дольше, где-то лет до тридцати пяти. Актуальным остаётся вопрос, почему джаз потерял тех юных поклонников и почему теряет тех, кому за сорок. Первых потому, что каждое новое искусство с течением времени имеет тенденцию к интеллектуализации и художественному усложнению, и, по большому счёту, достигая наивысшего художественного уровня, требует более развитого потребителя. Характерной особенностью джаза является его ритмичность; усложнившись и став утончённым, джаз утратил механическую, острую ритмичность, которую так любит резвая молодёжь, и был вытеснен более примитивными, стихийными и более бесцеремонными в ритмическом отношении формами. Старших же слушателей теряет потому, что интеллектуализировался очень мало, очень мало приобрёл изысканности и сохранил еще достаточно много механической ритмичности.

Я разговаривал в Париже с продавцом магазина пластинок. Он рассказал, что после двадцатилетних у него появляется клиентура именно того самого возраста. Он постарел, а они нет. Это о чём-то говорит. Джаз стал музыкой определённого возраста – первой половины середины жизни. Я думаю, что его механическая ритмичность становится причиной того, что около сорока фэны становятся потребителями серьёзной музыки. Стэн Кентон278, когда его упрекнули, что его музыка не является джазом потому, что в ней нет свинга, отрезал с раздражением, что свинг у него… в носу. Я не являюсь особенным энтузиастом Стэна Кентона, мне нравятся только его немногочисленные ранние записи, но в том, что он сказал, есть доля истины. Конечно, речь не идёт о том, чтобы лишить джаз свинга; однако свинг, по моему мнению, должен быть горячим внутренним ритмическим напряжением музыки, а не механической работой барабанов и контрабаса».

– Так он и трактован многими музыкантами.

– Также и поэтому я, несмотря на свои полные пятьдесят, по-прежнему слушаю джаз, но охотнее всего тот, в котором ритмические секции играют деликатно и более мелодично, нежели ритмично. А вообще я слушаю и люблю многих: Джона Льюиса, Орнетта Коулмана, Чарли Мингуса, Дюка Эллингтона, временами Чико Хэмилтона, ну и шедевр Майлза Дэвиса "Sketches of Spain".279

– Вы относитесь к первому в Польше эшелону защитников и популяризаторов джаза. Почему?

– Я считал и считаю, что джаз – это очень удивительная вещь. Он не лишен изъянов, но он является неслыханно увлекательной формой искусства, в своём безмерном и быстро достигнутом виде облике. И очень хорошо отвечающем духу времени. Это один из классических видов искусства XX века, которому предстоят еще большие возможности дальнейшего развития. Хотя, в сравнении с его бурным развитием во времена возникновения, в течение последнего десятилетия в джазе произошло относительно немного нового, но он непрестанно идёт вперёд, и я думаю, что мы находимся, скорее всего, в его начале, чем в периоде спада.

– В чём вы видите шанс этого прогресса?

– В развитии того другого слоя, среды старших; мне кажется, что по сути дела зрелое искусство является искусством для взрослых людей.

– Вы имеете в виду «косность» музыкального языка джаза?

– Не только. Также, например, проблему импровизации. Сегодня мы уже знаем, что она является условным термином, что вместо их непосредственной записи импровизированные соло сначала доводятся до совершенства путём ряда исполнений. Это, следовательно, форма, не столь далёкая от музыки сочиняемой. Однако, если сравнить импровизации джазменов с произведениями Вивальди или Баха, трактованные как импровизации композитора, можно прийти к выводу, что последние… интереснее. В своём первом периоде джаз очаровывал нас своей новизной, теперь мы требуем от него высокого художественного уровня. Аналогично было, например, с фильмом: в начале люди прыгали от радости, что изображение двигалось вообще; потом радовались тому, что картинки складываются в осмысленное целое, а теперь требуют, чтобы представляли собой художественное произведение.

– «Пшекруй» культивирует образ современного человека. Это навевает на то, что вы причисляете джаз к атрибутам современности.

– Конечно. Музыка классицизма была единодушна с классической живописью и архитектурой, но у Моцарта уже нет в этом смысле признаков соответствия сегодняшнему искусству. Он гениален, но не отражает современность.

– А Стравинский? Стокхаузен280?

– Они – да, только я никогда не противопоставлял джазу современную серьёзную музыку. Я ни на секунду не оказывался перед дилеммой – серьёзная музыка или джаз. Я не хочу выбирать между омлетом с горошком и голубцами с мясом; оба блюда, если они хорошо приготовлены, вкусны. Между прочим, добавлю, что никогда не был без памяти от джаза, зато всегда очень любил хороший джаз. Подобно тому, как очень хорошую музыку, а не музыку вообще.

– Как опытный фэн, какие бы советы вы дали молодым почитателям джаза?

– Чтобы относились к джазу с горячим сердцем, но без сектантского фанатизма. А прежде всего, чтобы не руководствовались тем, что пишут отечественные и заграничные критики, и верили только своим ушам. Это предоставит им очень увлекательный, самостоятельный экскурс в мир джаза. Такая позиция, например, позволила мне открыть и восхищаться прекрасной игрой Монка задолго до того, как он приобрёл популярность, и Эллингтона ещё прежде, чем наши знатоки смилостивились над ним.

– А как вы, как наглядный и чуткий свидетель, оцениваете достижения польского джазового движения?

– Нашим джазменам принадлежат огромные заслуги в пропаганде джаза. И делали они это с большой культурой, талантом и от всего сердца. Ставя же вопрос в другой плоскости, я считаю, что хотя у нас есть много талантливых музыкантов, которых всегда охотно слушаешь, в сокровищницу джаза они ничего нового не внесли. В искусстве, как в жизни, справедливость не господствует; ценится, прежде всего, то, что, помимо ценности, имеет пробивную силу. Поэтому гигантской фигурой в джазе является Армстронг – и как настоящий артист, и как тот, кто, как никто иной, сумел привить миру джазовую музыку. Но, невзирая на мой скептицизм по отношению к боевитости и способности отечественного джаза к открытиям, хотел бы подчеркнуть громадную ценность того, что он вообще существует. Ибо считаю, что джаз - это источник захватывающих переживаний. К тому же, он безумно развивает в культурном отношении и представляется очень хорошим введением, чтобы заинтересовать музыкой вообще.

Подчёркиваю ещё раз, что успехи польских джазменов колоссальны. Они создали джаз в Польше. Сделали это собственными руками и с горячим сердцем, тогда как на Западе это было делом радио, пластинок, владельцев помещений. В польскую культуру они внесли новую ценность, дерево польской музыки обогатили важной ветвью современной музыки. Я бы их озолотил за это. Благодаря их работе «Пшекруй» может теперь меньше уделять времени джазу, так как эта музыка уже не нуждается в помощи, у неё уже обеспеченное существование.

– Но слушать её вы бы предпочли представить другим. Вы ведь любите только хорошую музыку…

– Я не могу сказать, что польские джазмены создают плохую музыку только потому, что лучше Намысловского есть Паркер. Следуя такому принципу, я бы мог также исключить собственное занятие живописью, так как не являюсь Пикассо. К величавой горе, какой является народная культура, каждый творец приобщает что может. Один – крупинку, другой – зёрнышко мака, третий – целый кусок скалы.

Теперь в целом я слушаю в пять раз больше серьёзной музыки, чем джаза. Пятнадцать лет тому назад эти пропорции были обратными. Всю жизнь, в конечном итоге, я интересовался параллельно той и другой музыкой. Однако глубоко убеждён, что если бы не джаз, то после тридцати пяти лет жизни вообще бы перестал слушать музыку. Следовательно, если сегодня я общаюсь с джазом относительно немного, то это потому, что он вызвал во мне решительный возврат к так называемой серьёзной музыке.

– Что, по вашему мнению, характеризует на первый взгляд отечественные джазовые ансамбли?

– Печаль на лицах играющих. Я не одобряю мрачность с оттенком достоинства, которая сопутствует игре наших джазменов и их поведению на концертах и джемах. Характерной чертой джаза, которая в какой-то мере способствовала его фурору, является бьющая из него радость жизни. Поэтизируя сказанное, для меня большое очарование джазом заключено в том, что он является именно борьбой радости жизни с трагизмом бытия. Внутреннее чувственное напряжение этой борьбы во многих джазовых произведениях захватывающе.

Обязан ли я джазу самыми сильными музыкальными переживаниями? Возможно… Это, вероятно, следует из того, что я слушал его в свои лучшие годы. Если в моём возрасте ещё можно быть влюблённым, то, наверное, уже не слепо и безгранично. Но по-прежнему я не уверен, чтó напишу в завещании – чтобы на похоронах мне играли какое-то адажио Генделя или немного джаза.

– По отношению к себе здравствующему, этот выбор уже за вами…

– Сколько вам лет?

– Тридцать три.

– И на чём вы ездите?

– На «Ламбретте»281.

– Так вот: джаз представляет собой что-то вроде «Ламбретты», если серьёзную музыку принять за автомобиль. А постарев, Братья Роек захотят ездить с комфортом. По крайней мере, на «Фафике», то есть на «Фиате-600»282.

264 Bracia Rojek – персонажи журнала «Пшекруй» – псевдоним Мариана Эйле, польского журналиста, сатирика и сценографа.
265 Plac Defilad – площадь Парадов в центре Варшавы, самая большая в Европе.
266 "Sztandar Mlodych" – польская ежедневная молодёжная газета. Выходила в 1950-1997 г.г.
267 Мерино́с – порода уникальных тонкорунных овец, наибольшее поголовье которых находится в Австралии. 268 "Express Wieczorny" – варшавская газета, как ежедневник выходила с 1946 по 1999 г. Tomasz Zbigniew Zapert – журналист, редактор газеты – от имени общественного мнения и обеспокоенных читателей добивался принятия мер к организаторам этого понурого мероприятия, выявления заработавших на нём, а также «запрета в будущем организации массовых мероприятий такими безответственными людьми».
269 "Słowo Powszechne" (1947–1997) – общепольская газета, орган светских католиков, который не признаётся костёльными властями.
270 Tadeusz Pajda – польский журналист.
271 "Panorama", ("Panorama Śląska") – иллюстрированный еженедельник, выходивший с 1954 г. в Катовицах. Учитывая сильную позицию катовицкого партийного аппарата, «Панорама» позволяла себе публикацию новостей, нежелательных для цензуры других журналов ПНР.
272 Stefan Wiechecki (псевд. "Wiech"; 1896-1979) – польский прозаик, сатирик, публицист, журналист. Певец Варшавы, её летописец.
273 Helikon – первый в Польше «культовый» джазовый клуб, существовавший в Кракове на улице св. Марка, 15 с 1956 по 1969 год.
274 Edward ‘Kid’ Ory (1886-1973) – американский тромбонист и руководитель джаз-оркестра, один из прославленных пионеров новоорлеанского джаза. Учился играть на кларнете, трубе, банджо и фортепиано, но остановил свой выбор на вентильном тромбоне.
275 ‘Bird’ (англ. «Птица») – прозвище гениального американского альт-саксофониста Чарли Паркера якобы за любовь к жареным цыплятам, сократившееся со временем от первоначального ‘Yardbird’. По другой версии прозвище ‘Yardbird’ (англ. дворовая пташка, салажонок, новичок) молодой неопытный Паркер на заре своей карьеры получил от безжалостных насмешливых коллег.
276 Thelonious Sphere Monk (1917-1982) — выдающийся американский джазовый пианист и композитор, один из родоначальников бибопа. Крупнейший новатор в области гармонии, формы и фразировки.
277 Stanisław "Drążek" Kalwiński (1955-1962) – польский джазовый музыкант, руководитель оркестра; играл на альт- и тенор-саксофоне, ф-но, аккордеоне.
278 Stanley Newcomb «Stan» Kenton (1811-1979) – американский джазовый пианист, композитор, дирижёр, руководитель оркестра. Известен своими экспериментами по слиянию джаза и классической музыки. Ему принадлежит невероятная прежде идея о джазовых выступлениях в концертных залах. Новшеством было и расширение состава оркестра до небывалого прежде количества участников — порой у Кентона играло одновременно более 40 музыкантов.
279 John Aaron Lewis (1920-2001) – p; Ornette Coleman (1930) – as, ts, tp; Charles Mingus Jr. (1922-1979) – b; Edward Kennedy "Duke" Ellington (1899-1974) – p; Chico (рожд. Foreststorn) Hamilton (1921) – dr; Miles Dewey Davis III (1926-1991) – tp – американские звёзды мирового джаза, композиторы, аранжировщики, бэнд-лидеры. Sketches of Spain (англ. Испанские зарисовки) — альбом Майлза Дейвиса, записанный в 1959-1960 и выпущенный студией Columbia Records в 1960 г. Альбом посвящён культуре Испании. Результат сотрудничества Дейвиса с канадско-американским пианистом, композитором, аранжировщиком и руководителем оркестра Гилом Эвансом (1912-1988).
280 Karlheinz Stockhausen (1928-2007) — немецкий композитор, дирижёр, музыкальный теоретик. Автор почти четырёх сотен музыкальных произведений. Выступал как дирижёр, пианист и звукорежиссёр с исполнением собственных произведений. Выпустил ряд трудов, собранных в 10-ти томах Текстов о музыке.
281 Lambrétta — культовый итальянский мотороллер с двигателем, в котором «нечему было ломаться». По лицензии производился во многих странах, в т.ч. в Польше, где в 60-70 г.г. был очень популярен у прогрессивной молодежи.
282 «Фиат 600» — городской заднемоторный четырёхцилиндровый малолитражный автомобиль. Производился на итальянской фирме Фиат с 1955 по 1969 г. Прототип для советского «Запорожца ЗАЗ-965», производившегося с 1960 по 1963 г. «Фафик» – одно из общих прозвищ этих маленьких юрких «народных» автомобилей. «Фафик» также – кличка любимого пёсика-терьера Мариана Эйле. Многие из мудрых и весёлых афоризмов в редактируемой Эйле рубрике «Мысли людей великих, средних и пёсика Фафика» «Пшекруя» были подписаны просто: «пёс Фафик».

Перевод с польского, комментарии и примечания: Георгий Искендеров (Россия, Москва, 1974 г., 2013 г.)
Литературный редактор: Михаил Кулль (Израиль, Иехуд, 2013 г.)