Willie Dixon - I'm the Blues

Когда я слушаю блюз, мне почему-то вспоминается детство, и такие ассоциации всегда преломляются в му­зыке, которую полюбил всей душой и сердцем во многом благодаря обстоя­тельствам, о которых пове­даю ниже.

Появился я на свет как раз в начале пятидесятых. Про­шло 7 лет со времени окон­чания страшной и крово­пролитной войны, за победу в которой, оправданно и не очень, были отданы миллио­ны жизней. Но мы избавили человечество от коричневой чумы XX столетия. И мир был благодарен нам за это. Это не заезженный штамп, так было на самом деле: нас встречали как героев-освободителей, нам верили, нами гордились. Мир еще не знал о ГУЛАГе, о том, сколько жизней про­стых людей было загублено в застенках одного из самых жутких режимов в истории человечества.

Вообще, жизнь нашей ве­ликой, а тогда необъятной страны напоминала и сей­час еще больше напоминает мне блюз — трагический, су­ровый, печальный, нежный, самобытный, парадоксаль­ный, как сама эта музыка обитателей американской Дельты.

Когда мне исполнилось 4 года, мать отправила меня к старшей сестре в деревню. Послевоенная городская жизнь была очень тяжелой, одной маме было трудно прокормить себя и меня, по­лучая мизерную зарплату и снимая углы у чужих людей.

Украинская деревня 50- х...Она находилась всего в 30-35 километрах от города, но казалось, что меня отпра­вили на край света: бездоро­жье, отсутствие самых эле­ментарных благ цивилиза­ции, прочих атрибутов и прелестей городской жизни. Зато свежий воздух, парное молоко, звенящая тишина и просторы, просторы, про­сторы...

Патриархальный уклад деревни оставался таким же, каким был и до револю­ции. Нам рассказывали сказки о тракторах, комбай­нах, плугах и сеялках, облег­чавших труд сельчан, но в конце 50-х прошлого века я видел только одно орудие труда — мозолистые руки крестьян, пахнущие землей, навозом, хлебом и парным молоком.
Трудовой день начинался очень рано, в 4-5 часов. Пер­вой уходила моя сестра на молочно-товарную ферму, где работала дояркой. У нее на попечении было 15-20 коров, которых надо было накормить, почистить и по­доить. Самое тяжелое — по­следнее. Бедные руки моей сестры... Вот о чем надо бы­ло слагать блюзы! Они никогда не знали покоя, кре­мов, массажей, руки, трудив­шиеся по 15 часов в сутки, каждый день, а порой и ночь, когда надо было при­нимать роды. Руки моей сес­тры остались для меня сим­волом трудолюбия, предан­ности и верности идеалам строительства самого пре­красного и справедливого общества во всем мире. Она свято верила в них, в эти идеалы, как и большинство из нас. Тогда.

Но кроме мозолистых, на­труженных рук моя сестра владела уникальным голо­сом и когда заводила народ­ную украинскую песню, да­леко в округе был слышен ее удивительный голос, летев­ший к лесам и перелескам, полям и лугам, березовым рощам и просекам, чтобы, отдавшись эхом, лететь об­ратно и проникать в душу и сердце слушателя. Впрочем, гак пела не только моя сест­ра, так пела почти вся дерев­ня.

Единственной отрадой для тех, кто трудился в поле, была зима. Заканчивалась го­рячая пора сбора урожая, и женщинам давали неболь­шую передышку Но они все равно не сидели сложа руки. Они вышивали! Что это было за чудесное искусство — рушники, сорочки, наволоч­ки на подушки, подзоры на кровати и прочие принад­лежности. Слова мулинэ, пяльцы, канва... Я запомнил их с тех пор. Но и это было не главное.

Как правило, они собира­лись для вышивания с по­дружками у кого-нибудь в ха­те и начинали петь. Что это было за пение — многоголо­сье, страсть, певучий украин­ский язык! Я забивался куда- нибудь в уголок и слушал, слушал, слушал...

Если бы мы были такими же завоевателями, как англи­чане, испанцы или порту­гальцы, блюз мог бы родить­ся в нашей стране, где-нибудь в дельте Волги, в районе Астрахани, и тогда он назы­вался бы астраханским блю­зом. Или на берегах Дона, Днепра, Енисея и имел бы со­ответствующее название. Представляете песни дон­ских казаков, положенные на блюзовый размер?! Вот бы гремучая смесь получилась, никакая дельта Миссисипи не шла бы в сравнение. И тог­да бы мы стаоли законодате­лями в мире музыки — блюза, джаза, рок-н-ролла...

Но блюз родился не у нас. Он родился на других про­сторах, и ему суждено было стать визитной карточкой великой страны — Америки.

Но когда на свет появился человек по имени Уилли Диксон, эта страна была сов­сем другой. А случилось это 1 июля 1915 года в заштатном городишке Уиксбург, штат Миссисипи. Говорят, в 1915 году в Аме­рике появился "род увесели­тельной музыки", которую назвали джазом. Так это или нет, но принято считать, что именно этот год — год рож­дения джаза. Отсюда и слова Диксона: "Я и джаз — роди­лись вместе!" Хоть Уилли и не суждено было посвятить свою жизнь этой музыке, он стоял у ее истоков. Ведь именно из блюза произрас­тают корни джаза.

Уж не знаю, было ли так, как написал Уилли, но мне моя мама рассказывала, что когда была на сносях, ей цы­ганка рождение сына нага­дала. Увы, не ставшего музы­кантом, но блюз полюбив­шего. Хоть такого слова — "блюз" — цыганка знать и не могла. Да и я пришел к блюзу довольно поздно, уже в зре­лом возрасте. Правда, джаз отчим мой очень любил и уважал, всегда слушал его много и с удовольствием. Поэтому, очевидно, и я во­лей-неволей полюбил эту музыку.

Скорее всего, эту песню Диксон посвятил своему от­цу, который действительно дружил с оружием, никогда не расставался со стволами и вообще вел беспутную жизнь бродяги и забулдыги. Эдакий hoochie-coochie man! Отца Уилли практичес­ки не помнил, "старик" появ­лялся лишь время от време­ни, чтобы поколотить жену, детишек и снова исчезнуть с очередной подружкой.

А мамаша у него была певу­чая, как и все черные люди американского юга. Дома, на работе, в церкви он постоян­но слышал что-то рифмо­ванное, и не удивительно, что мальчик к этому привык Гра­моте фактически не обучал­ся. Так, едва научился читать и писать. Но тяга к сочинитель­ству появилось рано. Все, что видел и слышал, тут же риф­мовал и записывал в книжеч­ку, которую всегда носил с со­бой. Ну чем не наш Кобзарь, который не расставался со своей знаменитой "захалявной" книжицей? Великих лю­дей роднит многое...

Hoochie-Coochie Man The gypsy woman told my mother
Before I was born
You got a boy child cornin'
He's gonna be a son of a gun
He's gonna make pretty women
Jump and shout
Then the world want to know
What this was all about
Chorus: But you know I'm here
Everybody knows I'm here
Well, you know I'm a hoochie-coochie man
Everybody knows I'm here
(Цыганка нагадала маме,
Что сын родится в срок Он будет увлечен стволами,
Красотки — все у его ног.
И люд всегда за ним следит,
Для них всегда он фэн,
Скиталец, пьяница, бандит,
Он здесь, он — Хучи-Кучи Мэн.)

Аналогии с Тарасом Шев­ченко напрашиваются сами собой. Хоть и другая эпоха, но практически такое же рабство и беспросветная ни­щета, работа в поле до изне­можения и скудная пища, из­девательства со стороны хо­зяев и невозможность вы­биться в люди. Но песню, песню у народа не отнять! Это единственное, что было доступно простому люду. Здесь кобза, там — гитара, здесь лира, там — банджо... И вечная музыка вокруг.

Back door man — так на­звал себя Уилли Диксон. Впрочем, так можно было назвать и его отца, и отчима, и его врагов, и друзей. И эта песня могла быть посвящена любому из них:

Back Door Man
Chorus: I am the back door man
I am the back door man
Well, the men don't know
But the little girls understand
When everybody is trying to sleep
I'm somewhere making a midnight creep
And every morning when the rooster crow
He's telling me you got to go
They took me to the doctor
Shot full of holes
And the nurses cried
Please save his soul
I was accused of murder
(Да, я человек с задворок,
С задворок человек я.
Люди этого не знают,
Зато даже крошки это понимают,
Если ночью все стараются спать.
Я продолжаю оставаться полуночным бродягой,
И только с рассветом первый петух тащит меня к доктору
Изрешечен пулями я, больничные нянечки в ужасе:
Господи, спаси его душу!
Меня обвиняют в злостном преступлении,
Только жена судьи на моей стороне
И просит освободить меня,
А жена копа умоляет не уничтожать меня.
А я был бы рад получить шесть футов земли,
Вернуться домой, проглотить кусок свинины с бобами,
Я проглотил бы больше цыплят,
Чем можно их сосчитать.)

Мальчик, фактически ли­шенный родителей, без дет­ства. Он начал зарабатывать на хлеб, лишь успев стать на ноги. И чего только не пере­пробовал: и древесный уголь продавал, и лук с чес­ноком выращивал, и воро­вал. А куда может привести воровство? Конечно в ис­правительную колонию для малолетних.

А потом были годы Вели­кой Депрессии, и с огромной армией нищих и обездолен­ных белых и темнокожих судьба забросила его в Чика­го, на Север. Но не просто бы­ло туда добираться без гроша в кармане — либо пешком, либо зайцем. И снова была решетка, правда, не тюрем­ная, а более цивильная, фер­мерская. В таких фермер­ских заведениях пойманные, попавшись за прегрешения, вкалывали задарма, получая за свой тяжкий труд похлеб­ку, корку черствого хлеба и ночлег. Сезон заканчивался, и их вышвыривали на улицу, как бездомных псов. И так до следующей "отсидки". Зима — страшный период, когда нет ни еды, ни угла, ни копей­ки. Весной же все начина­лось с начала. А однажды Диксон, что называется, влип, в очередной раз ока­завшись в ИТК, где как-то раз получил удар такой мощи, что чуть не отдал Богу душу, и пару лет был практически инвалидом.

В 30-е годы Уилли — бок­сер, и боксер незаурядный, свидетельством тому — Зо­лотые Перчатки Чикаго, главный приз, завоеванный им в 1937 году за победу сре­ди боксеров-любителей в полутяжелом весе.

Но было и что-то светлое в детстве Уилли, и это светлое связано с музыкой, пением в церковных хорах, встреча­ми с проповедниками-пилигримами.

И теперь, находясь в Чика­го, Диксон вспомнил о своих детских увлечениях. Кроме занятий любительским бок­сом он начал искать возмож­ность реализации своей любви к музыке. И музыка по­бедила, — перчатки он пове­сил на гвоздь.

Это приятель, пианист и певец Л. Кастон, убедил Дик­сона бросить бокс и стать музыкантом. Он научил его играть на контрабасе, и вдвоем они сколотили груп­пу Five Breezes. Группа была неизвестной, она только- только начинала свои вы­ступления на клубной сцене Чикаго, однако уже к началу 40-х смогла сделать свои первые записи. Увы, не так все просто! Родина-мать вспомнила о Диксоне теперь как о призывнике, и он полу­чил повестку из военкомата (или как там он у них называ­ется)? Дядя Сэм решил, что пора бы Уилли научиться за­щищать родину.

Однако Диксон имел сов­сем другие планы и замыслы. Служить он отказался.

И я его понимаю! Будучи сам по натуре пацифистом до мозга костей, просто не­навижу армию, войны, ору­жие и с ужасом думаю о том, что у самого подрастает сын, которому тоже предстоит служить в армии. Не хочет ду­мать и знать любимая Роди­на, как и чем я кормлю свое чадо, во что одеваю его, на ка­кие средства учу, как тяжело порой бывает отцу и матери воспитать ребенка. Оно вы­деляет мизерное пособие, которого хватает, чтобы схо­дить один раз в магазин. Впрочем, сын мой рос в смут­ное время, когда и пособий- то никаких не платили...

Вот Диксон и показал пре­зиденту Соединенных Шта­тов кукиш. За что и поплатил­ся, фактически став на роди­не персоной нон-грата. Власть сильнее: за уклонение от воинской службы его аре­стовали прямо на сцене во время выступления.

Но это был уже другой Диксон, он знал, как защи­щать свои права, школа жиз­ни не пропала даром, да и из­вестность помогла. К тому времени Диксон был доста­точно заметной фигурой на клубной сцене Чикаго. Влас­ти решили, что лучше не свя­зываться, — чего доброго, начнет "призывать чернома­зых к восстанию". Его отпус­тили, приказав молчать. И потом, зачем иметь в войсках такого типа, который будет вносить смуту и колобро­дить в доблестных воору­женных силах страны?


Из призывной передряги Уилли вышел, отделавшись сравнительно легко, но по­страдала музыка. Несколько лет ушло на выяснение отно­шений с властями, которые запрещали ему петь, порой приходилось скрываться и находиться на нелегальном положении.

Кастон ждать не мог. Он сколотил новое трио и от­правился на гастроли по ар­мейским клубам и военным подразделениям. Только в са­мом конце Второй мировой, в 1945 году, у Диксона появи­лась возможность сделать новую запись со своей груп­пой Four Jumps of Jive.

Но окончательного раз­рыва с Кастоном не было. Как только последний снова ока­зался в Чикаго, друзья вновь объединились и назвали свой ансамбль The Big Trio, куда вошел и гитарист Бер­нардо Денис, которого позд­нее сменил Олли Кроуфорд. Что можно сказать об этой группе? Здесь было намеша­но все — и блюз, и фортепи­анное буги, и танцевальные ритмы, и то, что сейчас назы­вается модным словечком "попса". Как и сейчас, попса и тогда обращала на себя вни­мание молодежи и боссов звукозаписывающих компа­ний. Подвернулись дельцы из Коламбии, и случился не­плохой, многообещающий контракт с этой известной фирмой грамзаписи. Но дальнейшая судьба распоря­дилась иначе.

Как-то, будучи в очеред­ной командировке за океа­ном, в Тусоне, что в штате Аризона, я забрел в книж­ный супермаркет, где прово­дилась очередная распрода­жа огромного количества книг с приличной скидкой. Среди них мой глаз выхва­тил небольшое издание в стилизованно-потертой су­перобложке под названием Chess Brothers. Естественно, я приобрел ее за символиче­скую плату в 9 долларов и был несказанно счастлив, когда, вернувшись в свой Хо­лидей Инн, начал листать эту книгу. И уже не мог ото­рваться! Вот что я там прочи­тал.

Диксон познакомился с Мадди Уотерсом, а будущий гигант блюза был уже к тому времени в стойле "чессов- ской" конюшни и приносил нашим бывшим соотечест­венникам — евреям-иммигрантам из Беларуси — не­плохую прибыль. Так вот, на одном из джемов в клубе, вла­дельцами которого, как и вновь образованной фирмы грамзаписи Chess, были бра­тья, Мадди представил им Уилли Диксона. Братья поня­ли, какая рыбка попалась в их сети, и попросили заглянуть на огонек в студию, где все­гда было место музыкально­му подвигу на басовом инст­рументе.

Так Диксон оказался на Chess Brothers и первый свой гонорар получил, будучи ак­компаниатором у Роберта Найтхока в 1948 году. И с тех пор он стал там завсегдатаем.

Если посмотреть на фото­графии Уилли сороковых годов, то бросается в глаза, что он достиг не только большого музыкального ве­са, но живого тоже — весил не менее трехсот фунтов. Это был колоритный муж­чина, в расцвете сил, пользу­ющийся репутацией ловела­са у слабого пола. Однако по­ра было остепениться, и он женился на Элеоноре Фран­клин. Брак оказался удач­ным.

Но вернемся к музыкаль­ным делам и творчеству. К началу 50-х Биг Трио исчер­пало себя и, по мнению Дик­сона, стало слишком ком­мерческим. А Диксону нужна была другая музыка, та, кото­рую он слышал и писал в сту­дии "шахматных" братьев, где постепенно становился ключевой фигурой. Не такуж сладко, конечно, жилось ему на этой фирме. Скупердяи братья были еще те! Но мож­но подумать, что есть другие хозяева... Это сейчас звезды имеют штат менеджеров, продюсеров и юристов, ко­торые за них решают все де­ла в пользу артиста, не обде­ляя исебя,естественно. А тогда... Вспомните знаменитую американскую кантри-рок группу Creedence Clearwater Revival, музыкантов которой называли индустриальными рабами от рок-музыки. Как "красиво" их "сделал" небезызвестный Сол Зенц в ре­зультате неправильно со­ставленного контракта Кридансы оказались фактичес­ки бесправными, и от рабст­ва их мог спасти только рас­пад. Что ребята и предпочли сделать.

Диксону тоже приходи­лось бороться за свои права. Кстати, он не только играл, писал, пел, аранжировал, но и мыл полы в студии, зани­мался ремонтом и т.п. В упо­мянутой книге о Чессах есть символический снимок: Мадди Уотерз в рабочей спе­цодежде занимается побел­кой-покраской стен в сту­дии. Представляете себе со­временных звездулек со щеткой или тряпкой в руках в студии граммзаписи?

Однако, однако... Братья полностью доверяли ему и понимали, что с мнением Уилли надо считаться, если хочешь иметь прибыли. По­этому в студии Chess Диксону удалось сделать как раз то, что его интересовало: город­ской электрофицированный блюз, уходящий корня­ми в блюз деревенский, хлоп­ковый, дельтовый... Названий ему можно придумать бес­численное множество.

Все чаще и чаще Диксон писал свои собственные песни, и в 1953 году у него появи­лась возможность издать не­сколько "сорокопяток". Скрипя зубами, братья согла­сились выпустить их. И не прогадали.

Что это были за песни? Вы все их прекрасно знаете! А тема? Тема — все та же: мифо­логия, колдовство, вудуизм, предсказатели и талисманы, любвеобильные женщины и потертые жизнью мужчины. Это было воплощение куль­туры черной Америки, ее об­разов, стиля жизни, легенд, сказок и тяжкого труда про­стого народа. Только теперь эти песни стали электричес­кими.

Наступил 1954 год, и с ним пришла слава — из под пера Уилли вышли этапные пес­ни, которые записывали Muddy Waters (Hoochie-Coochie Man), Howlin' Wolf (Evil), Little Walter (Mellow Down Easy) и другие музыканты. Всего каталог братьев Chess насчитывает таких песен не менее полутысячи.

Но строптивый Уилли не задержался и здесь: в знак протеста, после отказа при­нять в штат студии Отиса Ра­ша он оставил братьев и пе­решел на "Кобру", штаб-квар­тира которой тоже базиро­валась в Чикаго. Здесь он ра­ботал с 1957 по 1959 годы, привлекая к сотрудничеству упомянутого Отиса Раша, а также Бадди Гая и других не менее известных нынче му­зыкантов.

Но от Чессов Уилли ушел не навсегда. Будучи по-челове­чески привязанным к братьям, сотрудничеству с которыми он отдал лучшие годы жизни,записав у них свои лучшие вещи, он вернулся к ним. Од- нако, былой славы уже не достиг. Студия медленно угасапа — пришла другая музыка, пришли другие кумиры.
Но Диксон не ушел на покой. Несмотря на засилье в 60-е рок-музыки, он собрал блюзовую команду под названием American Folk Вlues Festival, в которой выступали такие звезды блюза, как T-Bone Walker, Меmphis Slim, John Lee Hooker, и отправился на гастроли по Америке и Европе. Им рукоплескали истинные поклонники блюза, их слава гремела, невзирая на холодное отношение к подобной музыке со стороны молодого поколения.

I Am The Blues
I am the blues
I am the blues
The whole world knows
I've been mistreated and misused
I'm the moans of suffering women
I'm the groans of dying men
I'm the last one to the start
And the first one to the end
I'm a thousand generations
Of poverty and starvation
I'm the dog
Of the United Nations
I am the blues
I am the blues
I'm the last one hired
And I'm the first one fired
I'm the only man
That has never been satisfied
I am the blues
I am the blues
(Я — Блюз,
Я — Блюз,
И об этом знает весь мир.
Со мною плохо обращались и злоупотребляли моим доверием
Я — стоны и муки страдающих женщин.
Я — стоны и муки пребывающих на смертном одре людей.
Я последний с кого начинается жизнь и первый — кому приходит конец.
Я - представитель тысячи поколений бедных и голодных.
Я пес
Объединенных Наций.
Я — блюз.
Я — блюз.
Я последний наемный
И первый попавший под перекрестный огонь.
Я единственный человек,
Никогда не испытывавший удовлетворения.
Я — блюз,
Я — блюз.)

Затем был знаменит бэнд The Chicago Blues All Stars, другие коллективы. А апофеозом стало внесение имени Уилли Диксона в зал славы Blues Foundation в 1980 году.

Время бежало. Старела гвардия блюзмэнов, многие покидали сей бренный мир, многие нищали и становились никому не нужны. Все течет, все меняется, Былые кумиры ниспровергнуты, но продолжают жить. Чтобы хоть как-то их содержать, Диксон задумал создать Blues Heaven Foundation. Часть своих авторских гонораров он отчислял в фонд, который выплачивал пособия престарелым блюзовикам, организовывап уроки блюза и выплачивал стипендии юным и молодым дарованиям.

На излете 80-х Уилли записал свой последний альбом Hidden Charms, получивший Грэмми, и уже навсегда ушел на покой, прекратив гастрольную деятельность и лишь изредка давая клубные концерты в Чикаго.

Он ушел из жизни в 1992 году, будучи 77-летним стариком...

Закончилась жизнь, продолжается распродажа. Таков удел артиста. Таков принцип шоу-бизнеса. И еше не одно поколение будет слушать и петь его песни, еще не одно поколение вспомнит огромного Уилли Диксона, который навсегда остался Блюзом.

Станислав МАЛЯРЧУК




JAZZ-KBAДPAT №5'2005