Леонид Пташка - Изменивший себе с трио

Удивительное дело: с каждым годом джазовая часть международного фестиваля искусств "Славянский базар в Витебске" становится не только все более солидной, но и привлекает все больше публики. Вплоть до того, что больше привлечь уже и не в состоянии: полный зал театра имени Якуба Коласа — более чем весомый аргумент. И каждый год в Витебске встречаешь музыкантов, с которыми познакомился еще в советские времена. В этом году таким музыкантом стал пианист Леонид Пташка.

Помню первое его появление в Минске — тогда еще совсем не известного широкой публике, но уже вроде как рекомендованного. Еще бы! Так я и услышал: это ученик самого Игоря Бриля. Самого! Бриля! Такой рекомендации, оказавшейся совершенно правдивой, оказалось достаточно для того, чтобы Леонид стал для минской публики своим человеком уже после первого же выступления.

Позже мы встречались еще и на других фестивалях, и каждый раз мне казалось, что слушаю другого музыканта. Леонид то ли искал свою музыку, то ли сознательно менял лицо, стараясь тем самым не повторяться. Но всегда делал это с настроением, легко и вроде бы непринужденно, всегда оставался человеком очень контактным.

Не сильно изменился он и за те чуть ли не десять лет, которые мы не встречались. Может, фигурой стал чуток солиднее, а вот на предложение побеседовать откликнулся сразу. На обед в ресторан гостиницы "Витебск" мы пришли втроем: Леонид Пташка, я и Игорь Бриль. Тот самый, Учитель. Сели за столик и стали беседовать в ожидании официанта.

— Леонид! Долгое время меня мучила вот какая загадка: Пташко ты или все же Пташка?

— Леонид Пташка. С ударением в фамилии на последней букве. Всю жизнь был именно Пташка, но дело в том, что я с этим не боролся, когда еще 12 лет назад жил в России. Поэтому мою фамилию на афишах писали по-разному, в том числе и Пташко. И этому я не противился. К тому же ты сам прекрасно понимаешь, что это такое: идти в паспортный стол и менять одну букву в фамилии. И даже здесь, в Витебске, вфестивальном буклете, по старой памяти написали Пташко.

— Каким образом сказался твой переезд в Израиль на том, что ты делаешь, на собственно музыке?

— Сказался, и очень. Любое сильное потрясение в жизни, как я понял, очень влияет на человека. Смотри: даже переезд из квартиры в квартиру оставляет сильный отпечаток. А тут не только город поменять — страну. Но больше всего повлияла на творчество после моего переезда в Израиль та музыка, те ритмы, которые звучат в этой стране. Ведь что такое Израиль? Это государство, которое существует 40 лет. И по большому счету в музыкальном смысле, если мы затрагиваем этническую сторону, страна в целом еще не определилась. Там очень много течений, там собрались люди со всего мира. И каждый привез что-то свое. Когда я жил в СССР, мне казалось, что еврейская музыка — это что-то связанное с какими-то молдавскими мотивами, с исполнением, которое называется "клейзмер". Но на самом деле это далеко не так. "Клейзмер" — всего лишь одна из небольших составных частиц, из которых складывается израильская музыка. И поэтому каждый из музыкантов впитывает в себя все эти составные. Кроме того, своеобразная ритмика: 7/8 или там 11/6. Плюс ко всему еще и то, что родился я все-таки в Баку, так что с точки зрения ритмики у меня и так было перемешано всего. Послушаешь этот диск (речь идет о программе "Kaminsky Trio Plays Ptashka Featuring Eli Magen", NMC Music Ltd.,330023-2, 1996 г.) и сам убедишься: каждое произведение отмечено собственным ритмом. Что касается мелодических линий, которые придумываются, сочиняются, то они также связаны с теми или иными модусами, той или иной линией построения мелодии относительно страны, в которой живешь. И если сегодня в Израиле представлены бывшие жители даже трудно сказать какого количества стран, то простор для фантазии просто неимоверный. Тут и индусская музыка, и эфиопская, русская, тот же клейзмер, но более всего ощутим балканский отпечаток. То есть общий музыкальный фон чрезвычайно колоритный и интересный.

— Иными словами, Израиль — благодатное место для музыканта?

— Сегодня в Израиле постоянно живут около двадцати американских джазовых музыкантов. Притом весьма известных. Арни Лоренс, например, который держит в Нью-Йорке собственную джазовую школу, а в Израиле просто питается ритмами, мелодикой. Или саксофонист Этни Вольтер, первый саксофонист в "Марсалис джаз-бэнд". Ездит по миру с оркестром, но возвращается в Израиль. И что интересно: приезжающие постоянно к нам американцы всегда играют с израильскими музыкантами.

Если во время разговора Леонид держался совершенно свободно, то Игорь Бриль с нетерпением оглядывался по сторонам: ему нужно было идти на репетицию. Но официанты на нас никакого внимания не обращали. И мы продолжали беседу.

— Еще когда ты пребывал на этих землях, у меня всегда было ощущение, что ты постоянно тяготеешь к сольным выступлениям. Насколько это так, сохранилась ли такая тяга в Израиле?

— Это как раз еще одна сторона моей жизни, которая сильно изменилась. И очень круто. С приездом в Израиль, когда я нашел компаньонов по идее, по музыке — первоклассных, чутких, знающих музыкантов, — все у меня изменилось. Я вдруг почувствовал, что сольное фортепиано мне говорит уже как-то очень мало. Мне вдруг стало не хватать красок. Не потому, что сзади появилась надежная опора, а скорее потому, что мне стало именно скучновато. Конечно, кое-что связано и с чисто коммерческой стороной: когда у организаторов какого-то фестиваля недостает денег, я соглашаюсь играть один, без ритм-секции. Но! Мне кажется, что в России еще не очень принято то, что в Европе уже стало нормой. Приглашается солист, который на месте находит готовую ритм-группу. День-второй репетиций — и выступление. В любом случае, организаторам это стоит меньше. И если речь идет об исполнении не авторской музыки, а стандартов, то часто вообще никаких репетиций.

Так что выступление с коллегами привносит, как мне кажется, в музыку дополнительные краски. Да, это самая что ни на есть стандартная форма джазового исполнения, хотя рояль — это инструмент, который располагает к тому, чтобы солировать, дает все возможности для самовыражения. Но сегодня я думаю уже иначе: форма трио, квартета дает приятнейшее ощущение импровизации в компании. В этом качестве сегодня я вижу себя уже в первую очередь, хотя и не отбрасываю окончательно форму сольного музицирования. Прежде всего, нужен хороший рояль, который дает возможность исполнять спонтанную музыку, в которой хороший звук диктует, собственно говоря, все.

— А вот что касается музыки: играя соло и в трио-квартете, ты исполняешь разную музыку?

— Да. Абсолютно! Думаю, этот упомянутый диск дает об этом полное впечатление.

— А где больше музыки авторской?

— Интересно, что в ансамблевой игре я чувствую себя куда больше автором, чем тогда, когда ту же авторскую музыку исполняю соло. На данный период это, во всяком случае, именно так, хотя все может сильно измениться, и в любой момент. Играя соло, нужно на месте придумывать форму, развивать ее. Но даже сегодня, играя соло, я применяю какие-то барабанчики, какие-то другие мелочи, которые, кроме всего прочего, позволяют менять настроение. Но уютнее мне сегодня в трио, хоть и не с любыми музыкантами.

— Какие у тебя остались воспоминания о Днях фортепианного джаза в Минске?

— Потрясающие! Живя в СССР, я участвовал во всех фестивалях, которые проводились в стране. Но самые яркие впечатления остались от буквально нескольких. Это московские фестивали, которые тогда проходили непостоянно, "Осенние ритмы" в Ленинграде и ваш, минский. Хоть убей, но все остальные куда-то ушли. Минские фестивали — а я выступал на трех из них — всегда отличались классностью. Я не помню, чтобы в Минске играли какие-то случайные музыканты. У вас выступал весь свет фортепианного джаза СССР. Плюс прекрасная публика. Вот почему в Минск я бы приехал с удовольствием. Прекрасный рояль, на сцене возникали вдруг какие-то нестандартные ситуации типа джема двух пианистов. У фестиваля был свой, приятный дух.

— Неужели музыка у тебя сегодня — это единственное занятие? Что еще, кроме собственно исполнения?

— Все, что я делаю, связано с музыкой. Конечно, я преподаю так же, как преподают во всем мире. У меня есть часы в Академии Тель-Авива, есть собственная школа (это частный такой бизнес) для одаренных детей. В Израиле широко распространены концерты-лекции для детей, я этим тоже занимаюсь, потому что это очень интересно. У меня есть свой фестиваль, второй по величине в Израиле, который проходит в Ашдоде. В этом году ему исполнилось пять лет. И могу похвастаться тем, что, организовав этот фестиваль, я первым стал привозить в эту страну русский джаз. За пять лет у меня была представлена вся палитра русского джаза. Бриль у меня выступал три раза, был Игорь Бутман, Леша Козлов, Гаранян три раза, Голощекин. По возвращении из Витебска делаю концерты с Бутманом. А в сентябре-октябре планирую сделать фортепианные вечера.

— Решил вывезти за границу и минскую идею?

— Нет-нет! Понимаешь, Россия в тот период все же была отрезана от мира, в ней ассоциативно возникали вещи, которые в других странах уже знали. Скажем, идея фортепианного джаза впервые проявилась в Германии, в Мюнхене, когда встретились Кориа, Хэнкок, Гульда и Маккой Тайнер. Кстати, в ноябре еду на фортепианный джаз именно в Мюнхен. Нечто подобное я хочу сделать и в Израиле. Естественно, с приглашением русских пианистов.

И тут у Игоря Бриля сдали нервы: он действительно опаздывал, и за 35 минут к нашему столику никто даже не подошел. Он поднялся было из-за стола, но я просто так отпустить его из нашей такой приятной компании не мог.

— Игорь Михайлович, если можно, вопрос Вам. Леонида можно назвать вашим учеником. Давно наблюдая за ним, что Вы можете сказать о том, насколько он изменился?

— Во-первых, Леня стал более организованным. В смысле композиции, формы, он обрел много интересного в мелодической линии. У него всегда было ощущение вокальности в мелодической линии, а сейчас это стало как бы основным зерном стиля. Независимо от каких-то технических, виртуозных моментов. Вокальность осталась, фраза осталась. Во-вторых, когда Леня приехал в Москву, ему было где-то двадцать лет и его отличало страстное стремление играть. Это было темпераментное исполнение, но с не совсем поставленной дикцией. Сейчас у него прекрасная дикция, и то, что он хочет выразить на фортепиано, он делает. И, в-третьих, играет роль тот факт, что он играет в трио. Это тоже очень многое значит в становлении пианиста, потому что роль музыкантов, скоторыми он сегодня играет, достаточно велика. Это чудесный ритм, это понимание партнерства, это, в конце концов, опыт. Я считаю, что все эти изменения пошли ему только на пользу.

И тогда Игорь Бриль голодным удалился на репетицию, навсегда, видимо, оставив в памяти воспоминания о ненавязчивом витебском сервисе... А мы с Леонидом продолжали беседовать. Собственно, нам-то на репетицию спешить не нужно было.

— Игорь Бриль упомянул о вокальности твоей музыки. Да, ты используешь дополнительные инструменты, на струнах палочкой играешь. А что собственно вокал?

— Ну, Игорь имел в виду все-таки фразировку. А вообще любой, как мне кажется, джазовый музыкант что-то спеть скэтом может. А почему? Джазовые педагоги (в кавычках) говорят: когда играешь — думай! А что значит "думай"? Если ты владеешь мастерством, ты способен выполнить все. И спеть все же легче, чем сыграть. Да, сфальшивить можно, но линию провести голосом легче, чем изложить на клавишах. И каждый поет так, как он поет в данной ситуации. И все! Если ты дышишь вот тут, то оно вылезает само отсюда. Не оттуда, а отсюда. Специально для вашего журнала уточню: из горла.

А вот проблема всегда возникает в женском вокале. Фитцджеральд остается вершиной вокальной импровизации, она и Бетти Картер. Все остальное — это уже немножко сложно. Все потому, что остальные — не инструменталистки. Кто, Дайана Кролл? Она была в Израиле. При всем уважении к ее стерильности (это такой джаз в аптеке), могу сказать, что меня такой джаз привлекает не сильно. Есть проблема в том,что любой инструменталист способен петь голосом именно инструмента. И женщины-вокалистки этими навыками не обладают. Но это — мое личное мнение, с которым можно и спорить.

— Вернемся к тебе. Что ты собираешься делать в ближайшее время — писать, издавать, проводить?

— Не очень люблю говорить о планах... Готовлю к выпуску новый альбом в Германии, в Мюнхене. Есть проблема с самим собой, которая касается Австрии, потому что есть всякие предложения оттуда. А пока жизнь моя такая гастрольная с трио или с местными ритм-секциями. В ноябре — фестиваль в Мюнхене, декабрь — три концерта в США с моим трио. Гигантоманией не страдаю, всегда предпочитаю спокойно идти к поставленным творческим идеям, целям. Но без всякого: с удовольствием приехал бы в Минск.

И тут нам наконец показали меню. Остается только высказать огромную благодарность официантам ресторана гостиницы "Витебск", которые сделали все, чтобы не помешать нашему разговору с музыкантом. Паузу в 40 минут они выдержали блестяще...

Дмитрий ПОДБЕРЕЗСКИЙ